Чёрный Город - Влада Ольховская

беременную вдову не стала даже она, Неля по-прежнему оставалась в своем доме. Насколько было известно Марку, после возвращения из эвакуации она выходила, только если этого требовали обстоятельства. В иное же время она забивалась внутрь, закрывалась, будто ждала, что муж вернется…

Вот и теперь, когда Марк постучал, она открыла очень быстро, обрадованная, окрыленная… И тут же сникла, сообразив, кто стоит на пороге. Скорее всего, Нелю пожалели, не стали вызывать на опознание тела – в случае Кости не было острой необходимости. Теперь Марк подозревал, что этой жалостью сделали только хуже… Неля знала, что ее муж мертв. Она просто не чувствовала этого.

– Я могу войти? – тихо спросил Марк.

– Мне сказали, что тебя убьют…

В иное время он пошутил бы о том, что мертвецы порой возвращаются без предупреждения. Но дом Григорьевых – последнее место, где стоит болтать о таком.

Неля посторонилась, позволяя ему войти. Дом почти не изменился за минувшие дни… и вместе с тем изменился до неузнаваемости. Это Марк в свое время принял чужое жилище и не озадачивался переделкой под себя, а уборку доверял дронам, которые справлялись именно так, как и следовало ожидать от машин, собранных из ненужных запчастей.

Григорьевы сразу же решили сделать из этого места семейное гнездо. Неля вычистила тут все, выкинула совсем уж разбитое, где-то добыла новую мебель, в одной из больших ваз даже стояли цветы с далеких полей – правда, уже засохшие. Костя занялся ремонтом: некоторые стены были очищены, на рабочем столике так и остались инструменты. Но это был замерший момент, которому не суждено продолжиться: на всем, что видел перед собой Марк, уже оседал слой мелкой белесой пыли. За день такое не происходит, похоже, Неля утратила интерес к дому сразу после гибели мужа. Она еще жила здесь, что-то делала, но вряд ли осознавала это. Она будто повторяла привычные движения, потому что ничего иного ей не осталось. При этом она, тонкая и бледная, словно тень, не задумывалась о том, что в новой реальности и рутина нужна другая.

Многие люди знают, что сказать в таких ситуациях. Марк понятия не имел. Он понимал, что Неля проживает горе, и знал, что сам сожалеет о потере друга. Но это были два совершенно разных источника боли, не способные перекрыть друг друга.

– Тебе нужна какая-нибудь помощь? – спросил он, когда Неля закончила короткий рассказ о последнем дне с мужем.

– Сейчас нет… Не знаю, как все будет, когда родится ребенок. Надеюсь, лучше. И надеюсь, что справлюсь.

– Справишься. Понадобится больше эмоций – обращайся к Вену, у него на десятерых хватит.

– Да уж, он… фонтанирует, – слабо улыбнулась Неля. – А к тебе, значит, не обращаться?

Хотелось поддержать ее – и полагалось поддержать ее. Но Марк чувствовал, что не готов врать, не в доме мертвого друга, не его вдове.

– Ко мне – если нужна будет сила, или деньги, или медицинская помощь… С эмоциями у меня не очень.

– Да, я… Я знаю. Спасибо и на том.

– Я могу осмотреть его вещи?

– Можешь хоть забрать их! – Неля махнула рукой в неопределенном направлении. – Иногда я думаю, что от них только хуже.

Забирать Марк ничего не собирался, хорошими вещами в Объектах не разбрасываются. А вот осмотреть хотел: он надеялся найти хоть какие-то указания на то, за что убили Костю. Уже очевидно, что это не совпадение, его специально выманили, воспользовавшись тревогой. Можно попытаться отследить, кто послал ему вызов в тот день, однако опыт с системой видеонаблюдения подсказывал: этот человек умеет заметать следы. Но вдруг он просмотрел какое-нибудь послание, которое будет понятно лишь людям, хорошо знавшим Костю?

Неля и правда не тронула ни одной вещи, и казалось, что Костя все еще здесь. Так ведь не бывает, когда человек умер, разве нет? Как будто вещи должны исчезнуть вместе с ним, чтобы привнести в мир хоть какую-нибудь гармонию… Но они не исчезают, они продолжают существовать, потеряв всякий смысл, превращаясь в укор для живых.

Марк отмечал все это, осматривая одежду, предметы на полках, карты с файлами. Судя по слою пыли, никто не приходил сюда много дней, не забирал ничего из брошенных вещей, и подсказка может быть…

А ее не было. Если Костя и работал над чем-то, он оставил все указания в участке, там уже провели обновление. Но даже если он что-то приносил в дом… Марк вспомнил, как умело подставили его – улики в стену встроили! Разве человек, сделавший это, не сможет правильно наслоить пыль там, где он что-то забрал? Нет, он оборвал все нити – вместе с жизнью Кости.

Он ушел, ничего не добившись, а Неля как будто и не заметила этого. Она замерла в кресле, забралась туда с ногами, сжалась – кажется, плакала. Найти правильные слова хотелось даже больше, чем обычно, но их по-прежнему не существовало.

Когда он покинул дом Григорьевых, солнце уже клонилось к закату. Лучи стали тяжелыми, темно-рыжими, они застревали в рассеянной в воздухе пыли как в болоте – болот Марк не видел со времен дороги, но помнил их очень хорошо. Из-за этого казалось, что поселок залит расплавленным золотом, которое неспешно растекается по улицам и тоже приносит смерть, но уже прекрасную.

Закатное солнце слепило, не давало толком осмотреться по сторонам, да Марк и не считал, что это нужно – жизнь в Объекте-803 шла своим чередом, не было ни единой причины для опасений. Он спокойно добрался до своего дома, вошел ослепленным – из-за контраста сияния снаружи и полумрака внутри. Из-за этого и гостью он обнаружил не сразу.

В доме, который ему достался, на первом этаже была открытая планировка, видно, большой семье, которая жила здесь раньше, так оказалось удобней. Сразу из прихожей легко просматривались и кухня, и лестница, и гостиная. Но если кухня и лестница были пустыми, такими, как надо, то в гостиной постороннее присутствие становилось заметным мгновенно.

Жрица не собиралась таиться от него – с чего бы? Это его дом, но ее поселок, раз уж она Воплощение Черного Города. Она предпочла кресло, стоящее у дальней стены, напротив входной двери. Жрица не выглядела ни настороженной, ни враждебной, скорее, наоборот: она устроилась поудобней, закинула ногу за ногу, сложила руки перед собой и мерно постукивала пальцами друг о друга, будто отбивая одной ей слышимую мелодию. Когда Марк вошел, она улыбнулась ему, и это была красивая улыбка – но красивая скорее как произведение искусства, ничего теплого и уж тем более веселого в ней