Сансара 2 - Евгений Кострица

Боязливо кивнув, Инь согласилась. Она не верила, что это сработает, но любопытство толкало на авантюру. Сири не Снегурочка, но кто ее знает… Вдруг правда придет?

Закрыв глаза, Инь глубоко вдохнула, сосредоточившись на образе, какой видел Моня: темная, порочная, словно дитя сатаны. Суккуба с глазами, что сотканы тьмой. Демоница с улыбкой, острее ножа. Та, что заставила Анджела валяться в ногах. С тех самых пор он не в себе, но, можно сказать, отомстил. Только не той. Но в этом, наверное, виновата сама.

Несколько минут тянулись почти бесконечно. Тикали часы на стене, половицы скрипели под тяжестью Юли, нетерпеливо переминавшейся с ноги на ногу.

Но видимо, сегодня врата ада были закрыты. Всё зло на работе, никто не спустился в их мир.

– Видишь? Ничего… – сказала Инь, с облегчением выдохнув.

Юля нахмурилась, губы сжались в упрямую линию. Смириться с неудачей никак не могла.

– Постой, я знаю, что делать, – заявила она и, не дав возразить, поднесла руку ко рту и укусила себя между большим и указательным пальцем.

– Что ты делаешь? – вскочила испугано Инь.

– В аниме это видела, – невозмутимо ответила Юля, протянув ей свою руку с рубиновой каплей. – Вот крови чуток. Лизни, вдруг сработает.

Инь замерла, глядя на нее с недоверием, но сердце – Монино сердце – заколотилось быстрее.

Рецепт выглядел глупым ребячеством, которым Юля забавляла себя. Только пентаграммы и доски для вызова духов для этого цирка не хватало еще. Отказать было сложно, но эти игры начинали уже утомлять.

Не понимая, зачем это делает, Инь наклонилась и лизнула ранку. Вкус железа и соли обжег язычок. Во рту горькое послевкусие, от которого ее передернуло. Она выпрямилась, чувствуя, как желудок сжался, а в висках застучало. Головокружение накатило волной – комната качнулась, как палуба в шторм. Пришлось схватиться за полку, чтобы не рухнуть.

Вокруг будто плясали чьи-то неясные тени – они мелькали под веками, тонкие и зыбкие, как легкий дым. Потом эти пятна начали обретать очертания: длинные пальцы с кривыми когтями, волосы, струящиеся, как черный туман, и глаза, горящие в нем алыми точками. Тишина комнаты стала гуще, ванильный запах сменился чем-то терпким и едким – словно на улице тлел костер, а дым несло в окно ветром.

Инь сжала кулаки, ногти впились в ладони, но боль была приглушенной, далекой, будто принадлежала не ей. Изменился даже ритм ее сердца, став чужим и неровным. Она попыталась поглубже вдохнуть, но воздух был тяжелый, липкий и словно мазал ей горло.

Голоса, а скорей, отголоски – низкие, тягучие, с насмешливым тоном – шептали, но Инь не понимала ни слова. Она стиснула зубы, пытаясь отогнать их, но тьма под веками сгущалась, обволакивала, тянула вниз – в чернильную яму.

Инь почувствовала, что ее что-то меняет. Пальцы дрогнули, сжались сильнее, а кожа на ладонях натянулась, словно они стали больше. Дыхание почти пропало, тело выпрямилось само собой, а плечи расправились. Пришел странный холод – не снаружи, а изнутри, будто вены заполнила ледяная вода, которая поднималась к мозгам, подменив поток мыслей.

Всё это время Юля сидела на кровати, скрестив ноги, и терпеливо ждала, подперев подбородок ладонью. Ее наставница безмолвно стояла, словно прислушивалась, уже пять минут. Тишина обволакивала – слышно только их дыхание: быстрое, взволнованное и глубокое, редкое.

Наконец, Инь открыла глаза – медленно, будто она просыпалась, – и Юля невольно отшатнулась, прижавшись к стене. Ее лицо побледнело, губы задрожали, а в широко распахнутых глазах отразился не Моня, не Инь, а нечто иное.

Зрачки существа сузились, но в них была тьма – холодная, бездонная, как ночь без звезд, и свет люстры-фонарика дрогнул. Тени на розовых обоях с сакурой вытянулись, изогнулись, будто их крючило что-то.

– Здравствуй, моя смелая девочка, – произнес голос. Низкий, бархатный, с ядовитым оттенком, он скользил по комнате, как змея по траве. – Ты звала? Я пришла. Теперь меня зовут Сири.

Перепугавшись, Юлька сжалась в комочек, пытаясь отодвинуться дальше, но там только стена. Бежать уже поздно.

Сири протянула руку и погладила ее по щеке. Подняла ее подбородок, большим пальцем провела по нижней губе. В этом жесте одновременно угроза и нежность.

– Пожалуйста, расскажи мне о Моне… – попросила жалобно Юлька. Ее глаза округлились от страха, голос дрожал, зубы стучали. – Ты что-то знаешь?

– Конечно, – улыбнулась ей Сири. Ее взгляд – тяжелый, пронизывающий – впился в нее, как игла.

– Расскажи!

– Не всё сразу. На самом деле ты ведь не за этим меня позвала?

– Я… не знаю, – всхлипнула Юлька, замерев, как кролик перед питоном.

Сири подошла ближе и взяла за штанины, смотря в расширившиеся от страха глаза, и чуть потянула. Юлька дрожащими пальцами ухватилась за пояс, будто это могло как-то спасти.

– Теорию тебе уже рассказали, давай перейдем к практической части. Проверим, насколько глубоко усвоен урок. Если хочешь. Если нет – я уйду. Но своему Монечке тогда уже ничем не поможешь. Ты поняла?

– Да-да-да… – всхлипнула Юлька.

– Так что ты решила?

Она зажмурилась, а потом кивнула и разжала пальцы, отпуская пояс пижамы.

– Умница. А ты действительно любишь его, – похвалила Сири, потянув за штанишки. – Ммм… какие тонкие и бледные ножки! Не бойся, я буду учить тебя нежно. Шаг за шагом не торопясь. Спешить мы не будем.

Вслед за пижамкой с котятами на пол полетели и белые трусики в красный горошек.

7

Моня шагал по лесной тропе, щурясь от редких солнечных лучей, что пробивались сквозь крону деревьев. Впереди маячила спина Роби с огромным мечом в ременной петле, и кончик клинка едва не цеплялся за землю. Стук их сапожек был единственным звуком, помимо шепота листвы над головами. Они остались вдвоем, Анджел уехал еще на рассвете, чтобы выбить пропуска в шахту, на что могла уйти пара дней. Но сейчас мысли заняты совершенно другим, не давая покоя.

Устав гонять их по кругу, Моня раздраженно пнул мухоморы, что семейками росли вдоль тропы, как дорожные знаки. Красные шляпки улетели в траву, а его взгляд рассеянно скользнул по маняще качавшимся полушариям Роби. От их созерцания либидо поднималось, как температура в горячке, а этой ночью его и так выжали, словно лимон.

И веселье, видимо, вышло на славу, раз использовал «Рыбкину Память», чтобы не помнить его. Догадки на этот счет, разумеется, были, но пусть уж всё это останется там. А