Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Максим лениво откидывается на стуле, жуёт, прищуривается, потом кивает на Мирослава, будто только сейчас вспомнил о нём:

— Кстати, ты же у нас теперь знаменитость. Говорят, комиссия идёт не просто так.

Замирание.

Секунда, которая растягивается, как замедленный кадр.

Мирослав не сразу отвечает, потому что ответ требует не слов, а мгновенного внутреннего расчёта.

«Они уже знают»

«Кто сказал? Откуда? Насколько?».

«Паниковать нельзя. Нельзя даже показать, что я думаю об этом».

Он ждёт ещё мгновение, делает вид, что докусывает пирожок, медленно кладёт его на край стола, будто эта пауза вообще не связана с тем, что сказано.

— В смысле?

Голос ровный, спокойный.

Но в этот момент, он чувствует, как по позвоночнику пробегает что-то холодное.

Валентин переглядывается с другими.

Этот взгляд — короткий, но наполненный смыслом, мгновение молчаливого соглашения между теми, кто уже знает что-то, чего не знаешь ты.

— Ты правда не знаешь?

Тон чуть приподнят, в нём не сомнение, но насмешливое удивление, как если бы знание этого было таким же очевидным, как цвет неба.

Кирилл пожимает плечами, откусывая от пирожка, небрежно бросает:

— Карпов вчера к главврачу заходил.

Карпов.

Он откладывает чашку.

Движение неспешное, но внутри него уже кипит анализ.

Карпов ходил к главврачу.

«Конечно».

«Это не просто проверка больницы. Это не просто комиссия».

«Он двигает фигуры».

Понимание приходит сразу, но он делает вид, что ещё думает.

«Не подать вида. Не дать им ничего».

«Если они видят, что я не удивлён — значит, я знал. Если видят, что я удивлён — значит, я не держу ситуацию под контролем».

«Держать лицо. Не торопиться».

Он медленно переводит взгляд на Валентина, оценивает, насколько далеко зашли эти слухи, кто именно их распространял, что именно они знают.

— Да?

Лёгкий интерес в голосе, не больше.

— А что говорят?

Теперь они изучают его.

И это тоже становится игрой.

Они проверяют его, а он проверяет их.

Пауза становится слишком долгой, и кто-то кидает новую фразу, но он уже почти не слышит.

Он смотрит на тёмный чай в своей чашке, но видит только то, что будет дальше.

«Ну конечно. Это не случайность. Просто проверить больницу? Да, как же».

Слова звучат в голове медленно, как приговор, который он знал заранее, но теперь он уже не надеется на оправдание.

Карпов что-то задумал.

И это всего лишь начало.

Мирослав поднимает чашку, допивает чай, хотя вкуса уже не ощущает — жидкость просто скользит внутрь, тёплая, но безвкусная, как этот момент, который он пытается удержать, но который уже потерян.

Он смотрит на них.

На Валентина, который снова что-то говорит, жует, смеётся, как будто мир прост, как будто впереди у него — только новый день, а не что-то необратимое.

На Максима, лениво вытянувшего ноги, кидающего в воздух шутки, которые скользят по поверхности реальности, не проникая вглубь.

На Кирилла, хмурого, но живого, такого, который злится на вещи, на которые можно злиться, потому что они ещё не переросли в настоящую угрозу.

Они живут здесь.

Они не думают о завтрашнем дне так, как он.

И он им завидует.

Но он не может остаться.

Этот момент уже не его.

Он уже не здесь.

Он поднимается, медленно, будто это движение что-то окончательно фиксирует — ставит точку, отрезает возможность задержаться ещё на секунду.

— Ладно. Спасибо за пирожки. Мне пора.

Слова звучат ровно, спокойно, как будто всё в порядке, как будто ничего сейчас не разошлось под его кожей.

Валентин чуть криво улыбается, оценивающе смотрит на него, прищуривается.

— Не вляпайся там, доктор.

Простая фраза.

Но в ней — что-то большее.

Что-то, что сказано не просто так.

Как если бы Валентин понимал больше, чем говорит.

Как если бы он видел, что внутри него уже что-то натянулось, сжалось, напряглось.

Мирослав не отвечает. Только кивает.

И уходит.

Он уже не принадлежит этому утру. Не принадлежит этим людям. Не принадлежит этой лёгкости, которая могла бы быть его, но не будет.

Он теперь — игрок в чужой войне.

Он выходит в коридор, и шум за его спиной сразу же начинает растворяться, становится гулким, неразборчивым фоном, как будто сдвинул дверь между собой и чужой, не принадлежащей ему реальностью. Там — жизнь. Там — смех, там — чай, там — кто-то вытирает воду с пола, ворча, что всё разваливается, но завтра, наверное, всё починят.

А здесь — тишина.

Он идёт медленно, не торопясь, ощущая каждое движение, как если бы сам факт движения был чем-то необратимым, чем-то, что нельзя остановить.

«Живут. Как будто ничего не происходит. Как будто небо не упадёт им завтра на головы».

Он смотрит перед собой, но всё ещё чувствует спиной ту комнату, тот стол, тот смех.

«Может, это и правильно».

Но не для него.

Для него всё изменилось.

И теперь это невозможно не замечать.

Он спускается по лестнице, и каждый шаг звучит глухо, будто пространство вокруг проглатывает звук, оставляя после него только пустоту. Коридоры медленно просыпаются, кто-то выходит из комнат, кто-то, зевая, натягивает рубашку, кто-то ищет, куда подевалась его зубная щётка.

Мир продолжается.

Как и прежде.

Как будто ничего не происходит.

Как будто завтра всё будет так же.

Но он-то знает.

Он чувствует, как что-то под его ногами уже сместилось, как почва, которая ещё кажется твёрдой, но где-то внизу уже начала оседать, уже затягивает, уже ждёт, пока он сделает ещё один шаг, ещё одно движение, ещё одну ошибку.

Он останавливается на секунду у окна, вдыхает воздух, пропитанный сыростью утреннего тумана, и в этом мгновении кажется, что ещё есть шанс, ещё можно сделать вид, что всё так же, как вчера.

Но нет.

Нет пути назад.

Нет выхода из этой игры.

Он идёт дальше.

Глава 89

День комиссии

* * *

Раннее утро.

Прохлада проникает в