Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Адмирал, какие будут приказания? – спросила военный наблюдатель, выводя ее из задумчивости. – Команда в тревоге и замешательстве. Нам следует исполнять свой долг.

Темурури тяжело вздохнула. Нервы у всех членов экипажа «Рана-Киды» были слишком натянуты, чтобы она могла предаваться мукам выбора. С каждой секундой вероятность несчастного случая возрастала, пусть даже пока корабли императора просто летели, не нападая.

Ей следует определиться, как действовать.

– Ничего не предпринимать! Полная остановка. Передайте команде: пусть все просто остаются на своих местах. Не стрелять и не пытаться брать вражеские суда на абордаж.

– Адмирал, вынуждена вам напомнить, что наша задача – найти мятежников, напасть на них и стремительно разгромить, – проговорила военный наблюдатель с ноткой предупреждения в голосе. – Трон Одуванчика не потерпит колебаний в преданности.

– Я прекрасно это осознаю, – ответила ей Темурури. – Однако позвольте и мне, в свою очередь, напомнить, что полученный нами приказ включает также запрет причинять какой-либо вред императору, на которого мятежники могли воздействовать обманом или силой.

– Но не можем же мы вообще ничего не делать!

– Я этого не говорила. Мы все будем… петь.

– Петь?! – Военный наблюдатель и все офицеры на мостике удивленно уставились на Темурури.

– Мы все будем петь, – решительно повторила адмирал. И первая затянула:

– Неужели я вижу падающий в долине снег? Или это дождь умывает лица детей? О моя скорбь, как сильна моя скорбь!

Один за другим офицеры присоединялись к хору. По мере того как приказ передавался по переговорным трубам экипажу корабля, а при помощи световых сигналов и всему флоту, пение становилось громче и громче.

Военный наблюдатель обвела товарищей взглядом, помедлила и наконец тоже запела вместе с ними:

– Нет, не снег покрывает долину. Нет, не дождь умывает лица детей. О моя скорбь, как сильна моя скорбь! Это воины, павшие, точно осыпающиеся лепестки хризантем. Мой сын, о мой сын, он не вернется домой после сражения…[5]

Все в Дара знали, что в свое время эта древняя народная песня Кокру, исполненная женщинами из вспомогательных войск Куни Гару, поколебала решимость армии Маты Цзинду сражаться на последнем рубеже обороны под Рана-Кидой.

Но вряд хоть кто-то догадывался, что эта самая песня, затянутая одиноким моряком на флагмане императора Монадэту, напомнила Фиро Гару о мудрости его матери и удержала молодого императора от того, чтобы начать вторжение, которое унесло бы жизни сотен и тысяч обитателей Неосвобожденного Дара.

Поющие голоса авиаторов имперского флота пробивались через ненастную ночь, атакуя движущиеся туда-сюда, извивающиеся, меняющие форму воздушные корабли мятежников.

Темурури уповала на то, что эта песня снова поможет спасти жизни людей. Мятежники императора и имперские солдаты – это братья и сестры. Как может сын поднять оружие против своей тетушки-матери? Разве регент способна пойти войной на молодого суверена, которого она обязана обучать и защищать? Это одинаково неправильно с точки зрения Кона Фиджи и неграмотного крестьянина. Ведь сие противоестественное деяние лишь порадует врагов Дара и огорчит дух почивших императора Рагина и маршала Мадзоти.

Но корабли мятежников продолжали маневрировать в воздухе, как если бы их команды не состояли из сыновей и дочерей Дара, как если бы император Монадэту, в отличие от Гегемона, залепил воском уши повстанцев, последовавших за ним.

Темурури захлестнуло разочарование. Тьма в душе была чернее, чем небо в беззвездную ночь. Выходит, им все-таки предстоит напрасное кровопролитие, как во времена бессмысленных войн между королями Тиро.

Внезапно Темурури услышала жужжание… Хотя нет, скорее, это походило на стрекотание.

«Должно быть, именно этот звук и уловила штурман прежде».

И тут пришло осознание, одновременно пугающее и таящее в себе надежду.

– Носовые стрелки, дать залп по ближайшему вражескому кораблю! – скомандовала адмирал.

Колокола и трещотки передали приказ на боевые площадки. Напряженно наклонившись вперед, Темурури смотрела, как огненные полосы пересекают пространство между «Рана-Кидой» и странной, бурлящей и мерцающей массой по левому борту. Она сжала кулак, не зная, что именно надеется увидеть: как стрелы бессильно отскакивают от обшивки или как корпус поглощает пламя.

Летящие звезды погрузились в жидкий металл и мгновенно исчезли, словно бы их и не существовало вовсе.

– Носовые арбалетные остановки, пли! – рявкнула адмирал.

Четыре арбалетных расчета на нижней палубе гондолы уже натянули до предела тетивы. Длинные болты с толстыми бамбуковыми древками и наконечниками из тысячекратно выкованной стали легли на пусковые ложа, после чего с громким теньканьем, исходившим от тетивы, устремились к странным кораблям.

Серебристая кожа воздушных судов поглотила болты без всяких видимых повреждений. Не было ни шипения газа из разорванных мешков, ни ослепительной вспышки заряда, приведенного в действие шелкокрапинным взрывателем. Болты просто исчезли, как если бы упали в воду.

Корабли мятежников продолжали парить в небе и менять форму, абсолютно равнодушные к укусам противника.

На мостике «Рана-Киды» стало как-то зябко. На лице у каждого из членов экипажа явственно проступил испуг. Уж не облачены ли корабли императора в доспехи самого Фитовэо, непроницаемые для оружия смертных?

Однако адмирал никакого страха не выказала. На лице ее застыло загадочное выражение – нечто среднее между безумием и верой.

– Задействовать все весла! – распорядилась Темурури. – Курс на столкновение!

Похоже, военный наблюдатель хотела что-то возразить, но потом поджала губы и кивнула. Вахтенный офицер выкрикнула команду в переговорную трубу. Штурман и гребцы подтвердили получение приказа. Медленно набирая скорость, «Рана-Кида» двинулась к неприятелю.

– Приготовиться к столкновению! – завопила военный наблюдатель, и все на мостике ухватились за поручни или подвешенные ременные петли.

Все, кроме Темурури. Она стояла, расставив ноги, единственная рука уперта в бок, на лице застыло какое-то сверхъестественное спокойствие.

«Рана-Кида» врезалась в громадный корабль мятежников, по-прежнему извивающийся и вращающийся, словно живой смерч. Как спокойная поверхность пруда расступается перед волнорезом гоночной лодки, так и светящаяся кожа разошлась перед тупым носом имперского воздушного судна.

Что-то громко защелкало, ударяясь о корпус «Рана-Киды», словно судно плыло через облако с градинами или как если бы жемчуг сыпался на сандаловый поднос.

Темурури напряженно вглядывалась через ветровое стекло. Дюжины, сотни крошечных серебристых крылышек бились о него, закрывая обзор.

Адмирал испытала облегчение, а потом и радость. Теперь ей все стало ясно.

– Это… это не корабль! – вскричала военный наблюдатель.

Темурури рассмеялась. Ее догадка оказалась верной.

Трещинки паутинкой побежали по ветровому стеклу.

– Ложись! – крикнула Темурури и сама упала на пол.

Стекло раскололось, и серебристые тени, каждая величиной с птицу, впорхнули внутрь. Они ринулись на мостик, как летучие мыши в пещеру, и офицеры бросились от них врассыпную. Военный наблюдатель, оправившись первой, осторожно поднялась на колени и поймала одну из «летучих мышей», после чего передала