Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

То была крохотная машина из бамбука и шелка, покрытая серебристой краской, с привязанными к хвосту шелковыми лентами и гибкими тростинками. У нее не имелось ни острого как бритва клюва, ни брызжущей кислотой груши, ни начиненной порохом бомбы. Механическая птица оказалась совершенно безоружной.

Офицеры на мостике стали поднимать вышедшие из строя орнитоптеры и с восхищением разглядывать их, а миниатюрные крылышки продолжали между тем без устали махать.

– Запустить сигнальные ракеты! – скомандовала Темурури. Она вскинула перед собой руку, не только затем, чтобы прикрыть лицо от мечущихся по мостику механических птиц, но и с целью спрятать широкую улыбку. – Императора тут нет.

Тиро-Козо, больше года тому назад

– Какой смысл обучать орнитоптеров летать стаей, будто птицы? – раздраженно осведомился Фиро.

Облако из орнитоптеров роилось над двором в центре комплекса мастерских. Перемещаясь из одного конца открытого пространства в другой и обратно, рой менял форму: он походил то на размытый плоский диск, то на плотный шар, а иногда на длинный изгибающийся пояс. Это напоминало Фиро стайку скворцов, порхающих в сумерках.

– Ренга, неужели вам даже чуточку не интересно, как это устроено? – спросила Рати, загадочно улыбаясь. – Что, если я скажу, что не обучала все эти орнитоптеры лететь по одному и тому же маршруту? На самом деле пробковые цилиндры с инструкцией внутри каждого из них пытаются только удержать искусственных птиц на лету, по большей части сохраняя одно и то же положение.

Фиро смягчился:

– Что ж, ты и впрямь заинтриговала меня. Ладно, объясняй.

– Мне всегда были интересны птичьи стаи и та смышленость, какую пернатые при этом выказывают. Как способны тысячи отдельных созданий, собравшись вместе, координировать свой полет так, будто это единый организм? Можете вообразить сотни воздушных кораблей, сбившихся в кучу плотно, как птицы в стае?

Фиро поморщился, представив, сколько столкновений наверняка случилось бы, попытайся люди выполнить подобный маневр.

– А вот птицы, куда как уступая умом капитанам воздушных судов, проделывают это без труда, – продолжила Рати.

– Так в чем же их секрет? – спросил Фиро.

– Я не знаю точно, как птицы делают это, но подозреваю, что они подобны солдатам, марширующим в строю. Каждый отдельный солдат в ряду не задумывается об общей картине, о действиях всей формации в целом. От него требуется лишь равнять шаг по идущему впереди, двигаться не слишком быстро и не слишком медленно и не врезаться в тех, кто идет слева и справа. Все, что нужно каждому солдату или птице, – это ориентироваться на соседей.

– Допустим. И что это тебе дает?

– Очень многое. Я снабдила механических птиц усиками из тростника и соединила между собой короткими шнурками. Затем записала для них инструкцию оставаться в воздухе и держаться на месте. Если птица врезается в соседку или если шнурок натягивается, гироскопический стабилизатор сам выравнивает ее положение. Таким образом, хотя движение каждой механической птицы, по существу, хаотично, в стае они действуют так, как будто управляются коллективной волей.

– Но как мы можем применить сие на практике? – задал очередной вопрос Фиро. – Выглядит впечатляюще, но усики и ленточки ограничивают вооружение, которое птицы способны нести. Подобная связанная стая окажется вовсе не такой полезной против льуку, как орнитоптеры, каждый из которых обучен вести атаку на цель. Согласен, это забавно, но не более того.

Рати Йера пожала плечами:

– Не все обязательно должно быть полезно, ренга. Иногда достаточно что-то построить только потому, что это весело.

Долгое время после этого они вдвоем глазели на стаю у них над головами: та меняла направление полета и форму строя, перемещалась в лучах яркого солнца, как некое блестящее, постоянно преображающееся существо.

– Акула!

– Медуза!

– Слон!

– Воздушный корабль!

Глава 41

Воссоединение

Татен-рио-алвово, одиннадцатый месяц одиннадцатого года после отбытия принцессы Тэры из Дара в Укьу-Гондэ

Последний зеленый ячмень был сжат, промолот и провеян. Зерновым предстояло обратиться как в пиво, так и в муку. Мука, обжаренная и смешанная с густым супом из молока небольшого стада муфлонов, станет полезной и питательной пищей на продолжении долгой зимы. С учетом изрядного запаса сушеного и вяленого мяса дичи, поселение на краю Курганов хорошо подготовилось к зимовке.

Позаботились даже о гаринафинах. Стебли ячменя служили огнедышащим зверям не только пищей, но и подстилкой. Обеспеченные сеном, накошенным в пышных лугах в долинах между курганами, сушеными ягодами и фруктами, ячменным зерном и дикой тольусой с окраин солончаков, новые крылатые члены безымянного племени должны были перенести холода не хуже людей.

– Иногда я никак не могу поверить, что это не сон, – промолвила Тэра, утерев пот со лба и опершись на костяной пестик почти с нее ростом, которым она размалывала ячменные зерна в муку.

Все вокруг – льуку, агоны, дара, ледовые племена – давно уже стали земледельцами и нисколько не сетовали на свою участь.

– Я так горжусь вами, – обратилась она к сыновьям, работающим рядом. К гордости в ее голосе примешивалась нотка печали: трагедия поселения в долине Кири никогда не забудется. – Вам удалось то, чего не смогла сделать я.

Танто уловил противоречивые чувства, скрытые за этой простой фразой.

– Родители начинают мечтать детей, мама, – сказал он. – А со временем дети мечтают своих родителей.

Это прозвучало довольно странно, поскольку Танто недостаточно хорошо владел языком дара, но мальчик искренне стремился порадовать мать, пытаясь процитировать старинную пословицу. В те дни он старался как можно чаще говорить на ее родном языке. Стоящий рядом Рокири, знавший дара еще хуже, поднял один из висевших у него на шее амулетов, выказывая молчаливую поддержку словам брата.

Амулет представлял собой логограмму «мутагэ», которая была сложена из костяных фрагментов, скрепленных клеем из охры. Танто и Рокири носили несколько подобных талисманов, как и все дети в поселке. Маленькие пэкьу-тааса стали изготавливать их ради утешения, когда скучали по матери, точно так же как во время приступов грусти по отцу шли упражняться на маленьких боевых палицах. Но со временем игра обрела самостоятельную значимость, превратившись в искусство, посредством которого мальчики выражали свои страхи и надежды. Истощив запас известных им логограмм, они стали изобретать новые. Так, «сердце» и «дыра» означали «я скучаю по тебе»; «крубен», заключенный с двух сторон в «ветер» и «огонь», – «гаринафина»; четыре сублогограммы «волосы», подпирающие «собаку», – «жутковолка»; а «кости», чередующиеся с символами «воздух» и «рот», – «арукуро токуа», живое, дышащее создание из костей.

Хотя новые костяные логограммы были созданы по принципам, позаимствованным из классического ано, они принадлежали новому языку, родному для степи и созвучному ее ритмам. Другие дети, перенявшие это искусство