Собиратель воды - Игорь Зыгин

Кафр-Зулам держался из последних сил.

Один из младших жрецов, совсем ещё юноша, подошёл к нему, прервав размышления.

— Господин Фарук, Верховный уже идёт. Скоро начнётся обращение.

— Вижу, Тарек. Как его здоровье сегодня?

Тарек замешкался, стыдливо опустив взгляд.

— Он… держится.

Фарук кивнул. Значит, плохо. Пожилой жрец взглянул на площадь, которая уже начала заполняться людьми. В городе знали, что сегодня будет важное объявление. Все надеялись на хорошие новости, на чудо. На возрождение кристалла. На обещание воды.

— Ты слышал о вчерашнем происшествии у южных ворот? — неожиданно спросил Фарук.

Тарек вздрогнул, словно его поймали на чём-то запретном.

— Я… только слухи, господин.

— Какие слухи?

— Говорят, какой-то инженер выступал перед людьми. Много людей собралось послушать. Даже Касим там был.

— Касим? — Фарук поднял брови. Младший жрец Касим был известен своей безукоризненной преданностью храму. — И что же говорил этот инженер?

— Я точно не знаю, — Тарек опустил глаза. — Но люди говорят, что он… он ставил под сомнение власть храма. Говорил, что кристалл умирает не из-за недостатка веры, а по естественным причинам. И что… — юноша замялся, — что жрецы знают об этом, но скрывают правду от народа.

Фарук нахмурился. Такие речи раньше звучали лишь в тавернах, среди пьяных и недовольных, которые утром сами стыдились своих слов. Но теперь они выходили на улицы, произносились открыто.

— Кто он? Этот инженер?

— Мансур, кажется. Работает с системами фильтрации. Говорят, он очень умён.

Имя ничего не говорило Фаруку. Город был большим, и старый жрец уже давно не следил за всеми его обитателями.

— Что ещё ты слышал?

— Люди говорят разное, — Тарек переминался с ноги на ногу. — Кто-то считает его смутьяном, кто-то — спасителем. Говорят, что он обвинял жрецов в том, что они хорошо живут, пока народ страдает. Что у храма есть запасы воды… достаточные, чтобы спасти много людей, если разделить их справедливо.

Фарук поморщился. В этих словах была доля правды, что делало их особенно опасными. Храм действительно имел запасы — не такие большие, как утверждали слухи, но достаточные для поддержания священных ритуалов и жизни жрецов. Эти запасы веками считались неприкосновенными, как и сам кристалл — даром богов, вверенным хранителям, а не обычным людям.

— Иди, Тарек, — наконец сказал Фарук. — И помни: твой долг — служить истине.

Юноша поклонился и поспешил прочь. А Фарук вновь посмотрел на площадь, ища глазами признаки неблагополучия. Люди собирались группами, переговаривались. В их движениях, в их позах читалось напряжение. И ещё — усталость. Не простая физическая усталость, а нечто более глубокое. Усталость от вечного ожидания, от молитв без ответа, от обещаний, которые оставались невыполненными.

По краям площади Фарук заметил стражников — не в парадных, а в боевых одеждах. С оружием, готовым к применению. Когда храм усиливал меры безопасности? Вчера вечером? Он не получил уведомления об этом, хотя как старший жрец должен был быть извещён.

Что-то готовилось. Что-то, о чём ему не сказали.

Трубы возвестили о начале церемонии. На балкон верхнего яруса храма вышла процессия жрецов. Замыкал её Верховный жрец Сулейман — высокий старик, держащийся прямо лишь усилием воли. Его седые волосы и борода казались сияющими в лучах солнца, а пурпурная мантия с вышитыми серебром символами воды выглядела слишком тяжёлой для его исхудавшего тела.

Толпа затихла. Несколько сотен людей смотрели вверх, на балкон, на своих духовных лидеров, ожидая слов надежды.

Фарук занял своё место среди жрецов, чуть позади Верховного. Он знал, что должен сохранять выражение спокойной уверенности. Знал, что люди будут смотреть и на него, оценивая, насколько убеждены в своих словах сами жрецы.

Сулейман поднял руки в традиционном жесте благословения. Его голос, некогда могучий, теперь звучал надтреснуто, как колокол с трещиной.

— Дети Кафр-Зулама! Возлюбленные Аль-Мазина и Аль-Харида! Я пришёл к вам сегодня, чтобы говорить о вере и стойкости, о надежде и будущем!

Знакомые слова, повторяемые из года в год, из десятилетия в десятилетие. Фарук знал их наизусть. Иногда ему казалось, что фразы, произносимые Сулейманом, застыли в воздухе, как пыль в неподвижную жару.

— Времена испытаний не закончились, — продолжил Верховный жрец. — Боги проверяют нашу веру, нашу решимость идти по пути, указанному предками. Но разве огонь не очищает золото? Разве ветер не делает дерево крепче? Так и испытания — они закаляют дух истинно верующих!

Люди слушали молча. Иногда кто-то кивал, но большинство стояло неподвижно. Они пришли не за проповедью. Они пришли за конкретными ответами, за решениями, за водой.

— Кристалл, священный дар богов, всё ещё с нами! — в голосе Сулеймана зазвучали торжественные ноты. — Его сила ослабла, но не иссякла! И с вашей помощью, с вашей верой мы можем вернуть ему былую славу! Через три дня, в праздник Летнего Солнцестояния, мы проведём великий ритуал обновления! Каждый житель города должен принять в нём участие — с чистым сердцем и твёрдой верой!

Верховный жрец продолжал говорить о ритуале, о его значении, о том, какие подношения нужно принести. Фарук слушал вполуха. Он знал, что этот ритуал не отличается от предыдущих, которые не принесли результата. Знал, что Сулейман держится за традиции, как утопающий за соломинку. Знал, что главный жрец уже не верит в собственные слова, но продолжает повторять их, потому что альтернативы нет.

В какой-то момент Фарук перевёл взгляд с Верховного жреца на площадь, на лица людей. И заметил движение в толпе — люди словно расступались перед кем-то, кто шёл к центру площади. Этот человек не проталкивался, не кричал, но пространство перед ним открывалось, как потревоженная вода.

Высокий молодой мужчина в простой одежде городского ремесленника. Чистое лицо с короткой чёрной бородой. Проницательные тёмные глаза. Фарук никогда раньше его не видел, но каким-то шестым чувством понял — это и есть тот самый Мансур, о котором говорил Тарек.

Инженер остановился примерно в двадцати шагах от ступеней храма, выйдя из толпы, но не настолько, чтобы оказаться в изоляции. Он не делал резких движений, не кричал. Просто ждал, глядя вверх, на балкон, с выражением внимательного слушателя. Но в его стойке, в его взгляде читался вызов.

Сулейман, увлечённый собственной речью, не заметил его. Но Фарук видел, как напряглись стражники по краям площади, как некоторые люди начали оборачиваться и перешёптываться, узнавая молодого инженера.

Напряжение на площади выросло, словно перед грозой — та особая тишина, когда воздух становится плотным от ожидания.

— В эти трудные времена мы должны сплотиться вокруг традиций, проверенных веками! — голос Сулеймана взлетел выше, словно он почувствовал изменение в настроении толпы и пытался перекрыть невысказанные сомнения громкостью собственных убеждений. —