Собиратель воды - Игорь Зыгин

— Жрец Сулейман! — голос Мансура прозвучал неожиданно спокойно и звучно. Не крик, не вопль, а чёткая, размеренная речь человека, уверенного в своём праве говорить. — Позвольте вопрос.

По толпе прошла волна — кто-то ахнул, кто-то обернулся на голос. Сулейман замер, будто налетел на невидимую преграду. Его глаза расширились, когда он увидел Мансура.

— Сын мой, — наконец произнёс он, совладав с собой. — Сейчас не время для вопросов. После церемонии любой может обратиться к младшим жрецам…

— Мой вопрос касается всех собравшихся, — спокойно, но твёрдо перебил его Мансур. — И чем раньше мы обсудим его, тем лучше для города.

Кто-то в толпе одобрительно крикнул. Фарук заметил, как напряглись плечи Верховного жреца, как побелели его пальцы, стиснувшие посох. Он знал, что Сулейман не выносит, когда его прерывают. Знал, что старик привык к безоговорочному почтению.

— Говори, — после долгой паузы произнёс Сулейман, и в его голосе отчётливо слышалось раздражение. — Но будь краток.

Мансур сделал шаг вперёд. Теперь он стоял так, чтобы видеть и жрецов на балконе, и большую часть собравшихся.

— Верховный жрец, вы говорите о новом ритуале, который должен возродить кристалл. Но за последние три года было проведено семь подобных ритуалов. Они требуют ресурсов — масел, благовоний, пищи для подношений. Ресурсов, которых в городе всё меньше. — Он сделал паузу, давая словам впитаться. — И ни один из этих ритуалов не принёс результата. Кристалл продолжает угасать с каждым днём. Это факт, который может подтвердить любой, кто видел его свет десять лет назад и сравнил бы с нынешним.

Тишина на площади стала абсолютной. Люди затаили дыхание. Фарук почувствовал, как капля пота скатилась по его виску. Мансур говорил вслух то, о чём шептались в домах, на рынках, в тавернах. То, о чём думал и сам Фарук бессонными ночами.

— Храм обещает чудо, которое не приходит, — продолжил Мансур, и его голос стал жёстче. — Тем временем люди страдают. Дети болеют от жажды. Старики умирают. А что делает храм? Требует ещё больше веры, ещё больше подношений, ещё больше жертв.

Фарук видел, как лица в толпе менялись. Страх и сомнение в глазах многих сменялись гневом. Не иррациональным, не безумным — холодным, осознанным гневом людей, которые слишком долго терпели.

— Кто скажет мне, — Мансур указал на мужчину с изнурённым лицом, стоявшего в первых рядах толпы, — почему у этого человека, который отдаёт последнее для храмовых ритуалов, почти нет воды в доме, в то время как фонтаны в жреческих покоях не пересыхают? Кто объяснит, почему дети купаются в пыли, пока жрецы совершают омовения перед каждой молитвой?

Сулейман побагровел. Его рука, сжимающая посох, дрожала от напряжения.

— Ты лжёшь! — воскликнул он. — Ты сеешь раздор своей клеветой! Храм страдает вместе с городом! Мы сокращаем расходы, мы молимся, мы…

— Тогда откройте храмовые резервуары! — Мансур уже не говорил, а кричал, и его голос разносился над площадью, проникая в каждый уголок. — Покажите народу, что там нет запасов воды, собранных веками! Позвольте каждому увидеть, как живут те, кто призывает к вере и жертвам!

Толпа загудела. Кто-то выкрикивал проклятия, кто-то — слова поддержки. Баланс сил на площади смещался. Люди начали расступаться, образуя два лагеря — тех, кто поддерживал храм, и тех, кто склонялся к словам Мансура.

— Стража! — крикнул Сулейман, его голос сорвался на хрип. — Уведите этого еретика! Он подрывает основы нашего города!

Стражники с двух сторон начали двигаться к Мансуру. Но люди вокруг него сомкнулись плотнее, создавая живую стену. Не организованно, не по команде — спонтанно, как вода, находящая свой путь.

— Я говорю правду! — крикнул Мансур, и теперь в его голосе звенела ярость. — Правду, которую каждый из вас знает в глубине души! Богов нет! Есть только мы — люди. И есть те, кто веками пользовался нашей верой, чтобы удерживать власть!

Фарук вздрогнул. Такие слова были за гранью — не просто сомнение в авторитете храма, но отрицание самих основ их мира. И всё же… люди слушали. Они не отворачивались в ужасе, не затыкали уши. Они слушали.

— Кристалл умирает не потому, что боги отвернулись от нас! — продолжал Мансур. — Он умирает, потому что это просто камень! Чудесный, редкий, но материальный! Он исчерпывает себя, как исчерпывает себя всё в этом мире! И пока мы молимся мифам, пока отдаём последние капли драгоценных масел для бессмысленных ритуалов — мы теряем шанс спасти себя собственными руками!

Верховный жрец что-то кричал, но его слова тонули в растущем гуле толпы. Стражники попытались продвинуться к Мансуру, но натолкнулись на сопротивление — пока ещё пассивное, но решительное.

— Посмотрите на него! — Мансур указал на Сулеймана. — Посмотрите на их облачения, на их сытые лица! Они годами ели нашу пищу и пили нашу воду, обещая милость богов! Где эта милость? Где дождь, который они обещали? Где возрождение кристалла?

Где-то в толпе возникла потасовка — люди в длинных накидках, последователи храма, схватились с группой молодых мужчин. Фарук увидел, как поднялась и опустилась палка, услышал крик боли.

— Жрецы контролировали нас веками! — голос Мансура не терял силы. — Лишали нас права думать самостоятельно! Учили, что боги даруют воду только через их руки! Но это ложь! Вода принадлежит всем! Знания принадлежат всем! Мы не нуждаемся в посредниках между нами и миром!

Сулейман на балконе делал отчаянные жесты, призывая стражу действовать решительнее. Но стражники колебались — их было слишком мало по сравнению с толпой, и расклад сил становился всё более неблагоприятным.

Фарук смотрел на происходящее с нарастающим ужасом. То, что начиналось как обычная церемония, на его глазах превращалось в нечто более опасное. В воздухе витало напряжение, готовое в любой момент перерасти в открытое насилие.

Он шагнул к Сулейману, понимая, что должен что-то сделать, как-то остановить неизбежное.

— Верховный, — произнёс он тихо, но настойчиво. — Нужно прекратить церемонию. Отпустить людей. Поговорить с этим инженером в узком кругу, выслушать его доводы…

— Молчи! — оборвал его Сулейман, не глядя. Его глаза, полные гнева, были устремлены на фигуру молодого инженера внизу. — Я не буду вести переговоры с еретиком! Не буду потакать мятежу! Сейчас стража сделает своё дело, и порядок восстановится!

Но стража не делала своего дела. Стражники пытались пробиться к Мансуру, но толпа становилась всё плотнее, всё неприступнее. Отдельные стычки уже переросли в потасовки. Крики становились громче. Фарук видел, как некоторые люди пытаются увести детей с площади, как старики жмутся к стенам.

— Мы больше не рабы храма! — крикнул Мансур, и его голос перекрыл даже