Адвокат вампира - Елена Комарова

– Если он соблюдал осторожность – нет. – Идея увлекла молодого юриста. – Я припоминаю некоторые случаи, рассказы о которых до меня доходили…

– Нет, – сказал профессор. – Не думаю, что это возможно. Упоминал ли о чем-то подобном граф? Я не припоминаю, но даже если бы он и позабыл сообщить нам о том, что встретил представителя своего вида в Лондоне, это непременно сказал бы господин Игорь. Особенно если он опасается влияния мистера Грея на своего подопечного. Нет, Джонатан, я думаю, что Дориан Грей – человек. И это может быть намного страшнее. Люди способны на многое, о чем нам с вами прекрасно известно. И если… – он снова замолчал.

Джонатан понял его, но тоже промолчал. Ни один не высказал своих опасений, но каждый задался вопросом, на что способен вампир, попав под влияние такого человека, как Дориан Грей.

В воцарившейся тишине вдруг отчетливо раздались звуки музыки.

– Джонатан, – сказал Ван Хельсинг, – вы слышите то же, что слышу я?

– Кажется, кто-то играет на скрипке, – недоверчиво протянул молодой человек, крутя головой. – Снова. Но откуда идет звук?

– Какая романтичная мелодия, – заметил Ван Хельсинг, – вы не находите?

– Кажется, это Брамс? – предположил Джонатан.

– Не хочу вас пугать, друг мой, – сказал Ван Хельсинг, поднимаясь из кресла, – но звуки льются откуда-то сверху.

– Над нами моя спальня, а выше – чердак.

Они переглянулись и оказались у двери одновременно. Джонатан пропустил Ван Хельсинга вперед и подумал, что по пути стоит заглянуть к себе и достать из верхнего ящика прикроватной тумбочки заряженный «смит-и-вессон».

С каждым шагом вверх по лестнице нежный скрипичный голос звучал все сильнее и сильнее.

Дверь на чердак оказалась не заперта. Профессор толкнул ее. Джонатан взвел курок.

Сквозь слуховое окно лился лунный свет. Скрипач стоял спиной к гостям, его длинная худая фигура была облачена в брюки, сорочку и жилет, пиджак валялся на табурете в углу, кинутый небрежной рукой. Углы чердака тонули во мраке.

Последний звук вспорхнул из-под смычка, и скрипка онемела.

Мужчина еще секунды две держал инструмент у плеча. Затем нагнулся, опуская его на пол. Джонатан вскинул руку с револьвером. Ван Хельсинг предостерегающе положил ладонь на его предплечье.

Таинственный обитатель чердака выпрямился, сунул руку в карман и достал обрывок черной материи, которую приложил к лицу.

Спустя мгновение он повернулся.

– Месье! – воскликнул Эрик, разводя руки в стороны. – Добро пожаловать в мое скромное жилище! Право, я надеялся, что вы нанесете визит гораздо раньше!

…Позже, под Рождество, Эрик признается профессору, что получил огромное удовольствие, созерцая «натурально отвалившиеся челюсти» двух джентльменов, впервые попавших на чердак. Профессор в ответ тоже признается, что один из джентльменов едва не пристрелил непрошеного гостя. Но бывший Призрак Оперы только пожмет плечами: «В Эрика не так-то просто попасть»…

– По крайней мере, – хладнокровно сказал Ван Хельсинг, похлопав Джонатана по плечу, – теперь нам известен источник этих странных звуков.

По мере того, как зрение постепенно привыкало к полумраку, очертания становились четче, и уже можно было различить, что большую часть старой мебели сдвинули в сторону, освободив пространство у окна. Судя по тому, что звуки от таких манипуляций вряд ли бы остались незамеченными, вероятнее всего, обитатель чердака обустраивал свое жилище, пока хозяев дома не было.

На видавший виды диван бросили матрац и небольшую подушку, теплый плед сбился складками, а поверх него белели несколько листов бумаги, исписанные – насколько позволяло различить освещение – мелкими нотными значками. На круглом табурете примостилась масляная лампа, сейчас потушенная. Было прохладно, но не холодно.

– «Странные звуки», – фыркнул Эрик. – Вы не очень-то любите музыку, месье профессор.

– Зато вы очень ее любите, месье Призрак Оперы, – парировал Ван Хельсинг.

Эрик напрягся, вытянулся в струну, застыл готовой к атаке коброй – он стоял боком к своим гостям, и лунный свет скользил по гладкой спинке его жилета, делая ткань похожей на змеиную кожу. В пальцах на мгновение мелькнула тонкая веревочка, свернутая петлей. Воздух на чердаке вдруг стал густым и тяжелым. Джонатан до боли сжал рукоять револьвера, готовый стрелять в ту же секунду, как Эрик двинется в их с профессором сторону.

Но тот стоял недвижимый, как изваяние. Затем из-под маски послышался смешок. И по тому, как расправил плечи профессор, по улыбке, которая коснулась уголков его глаз, Джонатан понял, что пальба, драка и, возможно, чье-то убийство в меню сегодняшнего вечера не значатся. Он снял курок с боевого взвода и сунул револьвер в карман.

– Значит, вы наводили обо мне справки, – фыркнул Эрик. – Польщен.

– И давно вы здесь проживаете? – спросил Ван Хельсинг.

– Уже некоторое время. Сначала мне просто приглянулся этот дом, но потом, когда обстоятельства сложились таким образом, что вам понадобился человек для выполнения особых поручений, я сказал себе: Эрик, это перст судьбы! Ты должен обосноваться здесь, чтобы мгновенно явиться на зов. Ведь страшно даже подумать, что может случиться, пока ты будешь спешить с другого конца города, где можно снять какую-нибудь комнатушку джентльмену нашего круга…

– А здесь вы, конечно, не платите за аренду ни пенни, – эта мысль витала в воздухе, и Джонатан оформил ее.

Ткань маски пошла рябью, но оставалось лишь догадываться, что выражает скрытое под ней лицо: то ли гримасу негодования, то ли издевку.

– Мне просто до смерти надоели подвалы, – произнес Эрик с вызовом. – Даже такие уютные, как был у меня в Париже. О, Париж, Париж… моя прекрасная Франция… – протянул он, искоса наблюдая за реакцией гостей.

– Что же вас заставило ее покинуть? – светски поинтересовался Ван Хельсинг, пододвигая к себе стоящий в углу табурет. Убедившись в наличии всех четырех ножек и смахнув пыль с сидения – к слову, оно было заметно чище, чем можно было ожидать от предмета, отправленного на чердак, – профессор уселся, скрестив руки на груди и своим видом давая понять, что жаждет услышать ответ.

– Политические убеждения, – ехидно отозвался Эрик, пододвигая к себе ногой стул со спинкой и усаживаясь напротив.

– Да неужели? – не сдержавшись, вмешался Джонатан, которому никто не предложил присесть.

Глаза в прорезях маски полыхнули хищным желтым огнем. Эрик откинулся назад, одарил адвоката взглядом, в котором смешались презрение и сострадание, и продекламировал с пафосом в голосе:

– История всех доныне существовавших обществ основывалась на противоположности классов! – Затем умолк, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавил: – Свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех[2].

Ван Хельсинг выслушал его с непроницаемым лицом. Джонатан в очередной раз мысленно посетовал на недостаточность знаний иностранных языков: судя по тону, новоявленный сосед откровенно насмехался над ними, вызывая жгучее желание дать достойный отпор, но слишком высока была в таком случае вероятность оказаться в смешном положении.

Профессор неторопливо снял очки, тщательно протер их платком, водрузил обратно на нос и с интересом взглянул на Эрика.

– Признаться, не ожидал от вас столь революционных настроений, месье Призрак.

Эрик расхохотался. Кажется, он все-таки издевался.

– Революция тлеет в душе каждого француза! – гордо сказал он. – А в вашем Лондоне, сдается мне, приличных баррикад отродясь не было.

– Лондонская полиция очень не любит уличные беспорядки, – Джонатан заметил табурет у дальней стены и направился за ним.

Две ножки из четырех пошатывались, но, проверив их на устойчивость, молодой человек рискнул присесть, отметив про себя, что устроиться с комфортом на этом стуле вряд ли удастся. Но это было удобнее, чем стоять. Снова дрогнула маска, и адвокат был готов побиться об заклад, что сейчас лицо за ней выражает крайнюю степень разочарования. Хотя, конечно, о том, какие черты скрываются под темной тканью, оставалось только догадываться. На маску он обратил внимание еще в первую встречу, а сейчас понял, что лицо под ней кажется совершенно плоским, безносым… но это вызывало больше любопытство, чем настороженность свыше обычной: за последние месяцы он привык к самым разнообразным клиентам и самым разнообразным их обликам.

– Поскольку