Адвокат вампира - Елена Комарова

по закону именно полиция обязана компенсировать убытки пострадавшим из-за подобных мероприятий. Добрые лондонцы, возможно, охотно бы так подзаработали, но эти преступные замыслы стражи порядка пресекают на корню. Кроме того, если мне не изменяет память, основными пунктами в вашем послужном списке были ограбление и вымогательство, а это никак не политические вопросы.

– Вы забыли про вандализм, Джонатан, – добавил профессор Ван Хельсинг со смешком. – Парижская полиция охотно поделилась имеющимися сведениями относительно вашей персоны. Даже без политических статей ваша биография производит впечатление, читается на одном дыхании, как популярный роман.

– Отличная идея! – Эрик прищелкнул пальцами. – Я и сам подумывал об этом. – И мечтательно добавил: – Это было громкой историей. Если взять сюжет, дополнить экзотикой и романтическими переживаниями… Кстати, джентльмены, вы уже отужинали?

Джонатан и Ван Хельсинг переглянулись.

– Боюсь, что миссис Тернер не допускает изменений в распорядке дня. Кроме чрезвычайных случаев.

– Да, действительно, наша почтенная хозяйка весьма педантична, – согласился Эрик. – В таком случае, бокал вина.

Прежде, чем профессор успел бы что-то возразить – даже если бы захотел, – Призрак Оперы молниеносно вскочил со стула, подтащил на середину чердака тяжелый ларь с плоской крышкой, кинул на него кусок полотна и с необычайной ловкостью сервировал на этом импровизированном столе легкую закуску: холодное мясо и немного сыра.

– У вашей хозяйки нашелся приличный херес, – сказал он, отступая в тень, чтобы вынырнуть из нее, держа в каждой руке по бутылке. – А в подвале соседнего дома хранился «Шато д'Икем», вот уж не ожидал.

Джонатан поймал взгляд Ван Хельсинга и вздернул брови. Профессор прижал к губам согнутый указательный палец, словно пытался удержать рвавшийся наружу смех. Джонатан почувствовал себя персонажем картины Иеронима Босха – фантасмагории, чудовищной и парадоксальной, а парадоксы он не любил.

– Как юрист считаю своим долгом напомнить вам, профессор, что это считается соучастием, – заметил он.

– Мы ответим перед законом вместе, – усмехнулся в ответ Ван Хельсинг, забирая одну из бутылок и стирая пальцем с горлышка слой пыли. – Кажется, несколько дней назад миссис Тернер обмолвилась, что в погребе осталось меньше припасов, нежели она рассчитывала, – припомнил он. – Даже погрешила на кошку… мол, ленива стала, не уследила за крысами. Вы крыс не замечали, месье Эрик?

– Нет, – безмятежно ответил тот. – А вот за учеником столяра, который прибегает на свидания к Энни, я бы присмотрел. Сдается мне, парень подворовывает. Нуте-с…

На миг отвернувшись, он подвернул нижний край маски, открыв острый подбородок и тонкие губы. В противном случае пить вино было бы крайне сложно. Его не слишком густая шевелюра в лунном свете приобрела странный металлический оттенок. Длинные пряди были перехвачены шнурком, а пряди покороче свободно свисали по бокам закрытого маской лица.

Вслед за бутылками появились три рюмки сомнительной чистоты. Перехватив взгляд Ван Хельсинга, Эрик пожал плечами и демонстративно протер их платком, прежде чем наполнить и протянуть гостям.

– Правда, я предпочитаю старое доброе токайское, – заметил он. Джонатан, успевший сделать глоток, закашлялся, и Эрик сочувственно стукнул его несколько раз по спине, – но настоящее токайское найти довольно трудно.

– Итак, – сказал Ван Хельсинг, осушая рюмку. – Как я понимаю, вы намерены и дальше здесь проживать?

– Как, вероятно, вам уже известно, – начал Эрик издалека, – для всего мира я умер. Так что, перед вами, господа, призрак. Неужели один призрак отяготит этот дом и его хозяйку?

Призрак Чердака, какое понижение в звании! Или, учитывая расположение чердака относительно подвала, повышение? Джонатан едва удержался от едкого комментария.

– Миссис Тернер охотно сдаст вам это помещение, уверен, – сказал профессор. – Разумеется, за соответствующую оплату.

– Я непременно расплачусь, как только получу жалованье, – пообещал Эрик со смешком. – Деньги – это сводник между потребностью и предметом…[3]

На этот раз закашлялся профессор.

– Глубоко уважая ваши политические взгляды, считаю нужным отметить, что Карл Маркс не слишком сочетается с хересом.

– Глупости, – возразил Эрик и снова наполнил рюмки.

Глава 9. Английское правосудие

Суд Олд Бэйли возвышался давящей громадой. Трехэтажное кирпичное здание отчаянно нуждалось в капитальном ремонте. Или в сносе, о чем говорили уже не первый год. После всего случившегося за два с лишним века – пожаров, бунтов и снова пожаров – проще было построить новое здание, чем пытаться поставить очередную заплатку на старом. Тем не менее, этот решающий шаг откладывали – тоже не первый год.

Да уж, снести до основания, а затем… Джонатан тряхнул головой, отгоняя неожиданно яркий образ, и вдруг подумал, что бывший Призрак Оперы наверняка бы оценил аллюзию.

…Посиделки с вином, в которые прошлым вечером перерос визит на чердак, Джонатан покинул первым, извинившись перед профессором и новым соседом. Правда, к тому моменту Эрик и профессор Ван Хельсинг так увлеклись беседой, что вряд ли обратили внимание на его отсутствие. Француз окончательно перешел на родной язык, профессор отвечал ему на смеси нескольких, но они прекрасно понимали друг друга. Кульминацией вечера стало повторное явление скрипки, на которой новый постоялец сыграл несколько мелодий, иллюстрируя ими собственные идеи развития искусства. Музыка Джонатану понравилась, но к обсуждению идейной базы он решил вернуться позже.

В собственной комнате он первым делом распахнул окно и подставил лицо потоку холодного воздуха. Самым сложным было уловить тот момент, когда хмель уже выветрится из головы, а простуда еще не схватит за горло. Захлопывая створки, адвокат искренне надеялся, что не ошибся в расчетах.

К счастью, утреннее самочувствие давало некоторые основания надеяться, что дебют Джонатана Харкера на главной сцене Олд Бэйли обойдется без осложнений вроде потерянного голоса посреди проникновеннейшего из монологов…

Процесс по делу Джеффри Кэмпбелла должен был состояться во втором зале суда – не в самом Олд Бэйли, а по соседству. Там рассматривалась львиная доля всех дел в последние годы: мало кому хотелось оставаться во все сильнее ветшающей обстановке.

Свободных мест на зрительской галерее не осталось, кое-кто стоял даже в проходе: громкая премьера, известный – благодаря газетам – сюжет и совершенно непредсказуемая развязка. Стоит заранее позаботиться о билетах на спектакль! Разумеется, в переносном смысле, поскольку плату за вход в зал суда уже давно не взимали.

В том, что касалось жизненных драм, Олд Бэйли вполне мог поспорить с Олд Вик. Театральные подмостки давали возможность пересмотреть любимое действо еще не один раз, насладиться нюансами актерской игры и постановки, мастерством режиссера и драматурга. Зато в Центральном уголовном суде за день перед глазами публики разворачивались десятки самых разнообразных историй, напряженных или гипнотизирующих, с финалами трагическими или счастливыми. Каждую пьесу давали всего один раз, и ее участникам редко когда удавалось выйти на поклон, но громкий процесс вполне могли сыграть «на бис» – прецеденты, когда действо и персонажи переходили из зала суда на сцену, уже имелись.

Дело Джеффри Кэмпбелла приобрело стараниями прессы романтический флер – неужели двое мужчин сошлись в смертельной схватке из-за женщины? Поэтому вряд ли стоило удивляться присутствию не только зрителей, но и зрительниц – последние надели выходные наряды, а их спутники держали наготове флаконы с нюхательными солями на случай, если происходящее окажется невыносимым для хрупких женских натур. Элайзы среди дам, слава всем святым, не было – ее вместе с отцом вызвали в суд как свидетелей, и они ожидали своей очереди в отведенной для них комнате.

Кто-то с любопытством рассматривал зал и уже занявших свои места присяжных, кто-то зевал – вероятно, завсегдатаи, посетившие немало процессов. Эти впоследствии непременно раскритикуют все увиденное и посетуют, что накал страстей уже не тот, что раньше. Некоторые зрители переговаривались друг с другом, возможно, обсуждая, удастся ли вынести вердикт до обеденного перерыва – для судей была предусмотрена роскошная столовая и несколько перемен блюд, но на прочих подобная щедрость не распространялась. Кто-то читал свежую газету, примостив на колене. Щегольски одетый молодой человек что-то шепотом пояснял своей спутнице, склоняясь к ее ушку ближе, чем диктовали приличия, и она удивленно качала головой в ответ. В последнем ряду