Воин-Врач V - Олег Дмитриев

некоторых местах великокняжеского подворья. И прозрачно, как он умел, обрисовал озабоченность княжьих ближних людей и князя лично вопросами безопасности. Пояснив, что та озабоченность росла и ширилась с каждым лишним словом каждого лишнего прогуливавшегося в неположенных местах иностранца. Слово «лишний» в устах воеводы звучало одинаково похоже на «нежелательный», «испытывающий терпение» и «готовый вот-вот покинуть этот гостеприимный двор. И мир». Роже де Мортемер намёк понял и даже извинился с церемонным поклоном. Усевшись на скамеечке возле крыльца со смиренно-благостным видом паломника, наслаждавшегося видами святой обители и тёплым, почти совсем летним Солнцем. Здесь его, умиротворённо-одухотворённого, и заметил Чародей.

Всеслав Брячиславич, великий князь Полоцкий и Всея Руси, как начали именовать его с лёгкой, но очень продуманной подачи патриарха, вышел из-за одной из построек подворья. Барон готов был поклясться — за тем теремом был глухой тупик без окон и дверей, и не было ровным счётом ничего интересного, кроме какого-то скучного инвентаря. Та пара тачек, мётлы и лопаты внимания зарубежного шпиона предсказуемо не привлекли. На что и был расчёт. В галереи-переходы под двором можно было попасть из нескольких комнат великокняжеского терема. А выйти из них в нескольких десятках мест, от Софии Полоцкой до трёх торговых площадей и пары пристаней на Двине. Под землёй то и дело сновали тройки и пятёрки нетопырей, не то за какими-то своими надобностями, не то просто патрулируя. Спутнику Всеслава экскурсия по невидимому, тайному городу понравилась вполне, и он решил обязательно расширить подобные «коридорные системы» у себя дома.

Это был рослый мужчина крепко за тридцать, с длинными светлыми усами, отливавшими золотом и медью. Серые глаза его то темнели, то светлели, почти до прозрачности. Твёрдые линии скул и подбородка, выбритого не по современной русской моде, глубокие вертикальные морщины меж бровей и от крыльев носа к уголкам рта, какой-то специальный, отличающийся от хитрого или задумчивого, прищур — все эти детали вместе никак не позволяли опознать в нём рыбака, лодейщика или, скажем, булочника-пекаря. Или обычного ратника. И даже на необычного, вроде Гнатовых, он не походил. А по тому, как от лёгкой и мерной, неспешной поступи его веяло звериной ловкостью и силой, было понятно, что мужчина этот, с длинной прядью густых светлых с проседью волос на макушке бритой наголо головы, здешнему князю, вождю, колдуну и воину, вряд ли сильно уступает. Пожалуй, разгорись между ними спор или, упаси Боги, бой — мало кто осмелился бы подойти ближе.

Но ни спора, ни драки между вышедшими из тупика властителями, по счастью, не было. Всеслав заканчивал какую-то фразу, начало которой никто на подворье не слышал.

— Да голову я ему оторву — и всех делов-то!

— Что, даже пополам рвать не станешь? Чтоб потом одной половиной в другую? — с улыбкой отозвался усатый чуть глуховатым голосом. Который при необходимости явно мог перекрыть и рёв бури, и грохот камнепада.

— Ну, или так, — улыбнулся в ответ и Всеслав. Искренне радуясь, что с этим гостем удалось установить если не прямо дружеские, то хотя бы добрососедские и вполне приятельские отношения. — Гляди-ка, на ловца и зверь! Позволь представить тебе, дру́же: барон Роже де Мортемер. Доверенное лицо моей тётушки Анны, храбрый и справный воин, розмысел и доглядчик. Личины меняет так, что и лихозуба провести может, я сам видел. И поёт хорошо.

— Рад нашему знакомству, барон, — сдержанно и весомо проговорил сероглазый, глядя на спешно поднявшегося и подобравшегося тёткиного шпиона. На хорошем французском. За эти дни я прилично освежил в памяти старые знания и вдоволь наобщался с Анной Ярославной и её менестрелями. Отличий в языке, конечно, хватало, но изъясняться так, чтоб было понятно без толмачей, у князя вполне получалось.

— А это, Роже, мой добрый друг и брат Крут Гривенич, властитель земель прибрежных, островов и вод на Варяжском море, — представил спутника ошарашенному барону Чародей.

Француз слышал о тех племенах, что занимали северное побережье, гранича с пруссами, поморянами, германцами и датчанами. Знал про их невероятно богатые торговые порты и святилища на островах, главным из которых называли Рюгенское, где, говорили, высились до неба статуи Богов из чистого золота, с глазами из лалов и изумрудов, величиной с человеческую голову.

Но увидеть живьём правителя тех благословенных земель, да так, чтоб после поведать о нём кому-то ещё, кроме трески и сельдей, очень мало у кого выходило. Вождь объединённых племён склавинов-русов всегда возглавлял боевые походы, но никогда — торговые. Если кому-то из жадных покорителей ветра и волн вдруг взбредало в голову напасть на лодьи под приметными красно-белыми парусами и со знаком многоликого Бога над мачтой, можно было с полной уверенностью денег такому мореплавателю в долг больше не давать. Потому что обычно и трёх седмиц не проходило, как виновного в нападении на торговые караваны русов наказывали. Длинные и на диво быстроходные лодьи руян-ругинов находили обидчиков везде: в открытом море, на защищённых пристанях, в тайных бухтах и заливах, о которых знали считанные единицы даже из своих. И чаще всего ватаги мстителей вёл сам Крут. Говорили, правда, с ещё меньшей охотой и уверенностью, что он не то входил, не то возглавлял тайный Совет Старейшин, состоявший сплошь из вовсе уж отъявленных колдунов и шаманов. Некоторым из них было по нескольку сотен лет от роду.

Пока Роже пытался выставить ставшие вдруг непослушными ноги в позицию, подобающую для учтивого поклона легендарному морскому демону, которого боялись даже датчане, Всеслав громко позвал на всё подворье:

— Выйди-появись, воевода Рысь!

— Звал ли, княже? — обманчиво-мягкий, чуть ли не мурлычущий голос за спиной опять спутал барону все карты и ноги. Твёрдая ладонь поддержала его, едва не упавшего набок. Ладонь, хозяина которой за спиной и в поле зрения только что не было, в этом Роже готов был поклясться.

— Звал, Гнат, хорошо, что быстро явился, — кивнул, пряча, кажется, улыбку Всеслав. — Барон, просьбишка у меня к тебе будет малая. Не откажешь ли?

Формально, повелевать и приказывать подданным и уж тем более доверенным лицам тётки он не мог, даже тем, кто продолжал висеть набекрень, пойманный клешнёй воеводы. С лицом, очень похожим на то, какое было на нём, когда он недавно подбирался с тылу к шипевшему и плевавшемуся ядовитому карлику. Поэтому по правилам этикета и хорошего тона, какими часто пренебрегали западные правители, князь поинтересовался вполне культурно.

— Почту́ за честь быть тебе полезным, светлейший принц! —