Кредо инквизитора - Алексей Михайлович Рутенбург

– Красиво, – произнёс я и улыбнулся. – Вы можете поверить, что благодаря подобным нам люди могут без страха ждать и с радостью встретить светлый праздник? Никаких демонов, чертей и иной нечисти.

– Мы поставили на кон за это свои жизни, не забывай об этом. Каждая секунда может стать для нас последней, и ни один из этих людей не будет знать, почему. Да и вряд ли кому-то будет это интересно, – серьёзно сказал Вепрь.

– Кстати, а ведь сегодня праздник, – заметил Котёнок.

– Что? Какой? – Удивился я.

– Сегодня в ночь католики рождество праздновать будут, – просветил меня мелкий.

– Значит, очень жаль, что столь чистый праздник мы окропим красненьким, – сказал Вепрь. – Будьте бдительны, не расслабляемся. Тут либо они нас, либо мы их, «à la guerre comme à la guerre», как говорится.

Мы шли, стараясь учуять хоть дуновение грязного инквизиторского воздуха, или увидеть хотя бы след на свежем, недавно выпавшем снегу. Мы блуждали вслепую среди тёмных улочек и ярких, живых, разноцветных улиц и не могли ничего найти. В итоге, через мрак и страх, царившие в наших душах, мы направились к самому клубу, не зная, что нас там ждёт.

Мы подходили к нему и, с каждым метром становясь всё ближе к цели, сбавляли шаг, чуть ли не подходя на цыпочках. Всматривались в каждую тень, принюхивались к каждому порыву лёгкого ветерка.

– Котёнок, ты уверен, что они говорили об этом месте? – Спросил Вепрь.

– Да. Именно про него они говорили. Я точно помню, – ответил он.

– Надо зайти внутрь. Так, мелкий, идёшь к повороту и смотришь в оба. Панк, ты стоишь на улице у входа. Я – внутрь, – подумав, сказал Вепрь.

– Может, лучше мне зайти? – Спросил я.

– Почему? – Удивился Вепрь.

– Понимаешь, в такие клубы ходит, в основном, молодежь, а тебе уже под сорок на вид, Котёнок ещё слишком мал, и его просто не пустят, мне же как раз по возрасту подобное место, – объяснил я.

– Убедил. Только, если что…

– Да, понял я, понял.

– Смотри, удачи тебе.

Победить свой страх, если убьют, то сразу – живым не сдамся. Если там будет сам Слеш, то пулю ему без разговоров, и дело с концом. Он – моя цель. Он – моя война. Глубоко вздохнул. Вперёд.

Я зашёл в дверь, передо мной открылась лестница, ведущая наверх. Первый этаж, как оказалось, не функционировал, там находился охранник, который не обратил на меня внимания, и больше там ничего интересного не было. Поднявшись, я увидел гардероб, дальше за ним – бар, а справа от него – выход к столикам и танцполу. Народу было мало. Играла современная клубная музыка. Люди сидели, пили, а некоторые выходили потом танцевать. Обойдя всё помещение, я никого не встретил и, опустошенный, поплёлся к выходу. Наверно, он всё-таки что-то перепутал или же сегодня просто не тот вечер. Спустился вниз, открыл дверь, вышел.

– Панк, беги! – Крикнул Вепрь.

Я поднял глаза и увидел, как Вепрь с Котёнком убегают за угол дома, в котором располагался клуб, направляясь во дворы жилых помещений. Я без осознания ситуации дёрнул за ними.

Тяжелая одышка. Тяжесть в ногах. Из-за чего? Что случилось? Я обернулся и заметил преследовавших нас господ в полицейской форме. Везёт, блин!

– Стоять! Иначе мы вынуждены будем открыть огонь! – Доносились крики сзади из темноты.

Через время начались выстрелы. Пули свистели мимо нас. Что мои напарники успели натворить за такой короткий промежуток времени? За угол, ещё один – не отстают.

Можно в такие моменты не быть человеком?! Волнение и страх берут верх. Как сбросить хвост? Ещё выстрелы. Ради них мы восстали простив кодекса, а они нам пули не пожалеют. Чертовщина какая-то. Выскочили на большую дорогу. Нет, это совсем не то, что нам надо. Перебежали дорогу, нырнули в парк, пересекли его насквозь, там дом, за него… В канаву… Какие-то дорожные работы здесь ведут, да чёрт с ними. Канавы, трубы, можно ноги сломать, бегая тут, как сайгаки… Хотя – это шанс… Мы залезли в трубу, я достал пистолет в готовности начать отстреливаться. Глупо будет погибнуть от пули обычного человека. Завалим копов и уйдём – крайние меры.

– Преследуем вооруженных. Группа лиц из трёх человек. Они…, – крики пробежали по дороге мимо нас и заглохли вдали.

Мы тяжело дышали. Тело отказывалось оправляться после физической нагрузки, которая неожиданно свалилась на него.

– Что это было? – Спросил я не очень дружелюбным тоном.

– Понимаешь, я стоял, – начал говорить Котёнок, отхаркивая накопившуюся слюну и глотая воздух, – а они выскочили, и тут ещё… В общем, у меня пистолет упал, а они увидели и быстро стали приближаться. Я пистолет поднял, они увидели его, начали кричать и доставать свои… Я бежать…, – промямлил испуганный Котёнок.

– Не лезь к нему, – тяжело процедил Вепрь.

– С тобой всё в порядке? – Мне не понравилось, как он говорил, словно сдерживая что-то.

– Нормально… Зацепило тут немного, – засмеялся Вепрь. – Зараза, как так-то? Сволочь! Как же это.

Я вылез из трубы, потом выполз Котёнок, и мы начали тащить Вепря. Он убрал руку… Она была в крови. У Вепря был прострелен правый бок, причём спереди. Крови было очень много. Зрелище не для слабонервных. Котёнок сидел рядом с ним на коленях, его лицо было в крови Вепря. На лбу, на щеках, на губах – везде была кровь… Это маленькое создание, перемазанное, но не как у детей в этом возрасте – какой-нибудь смолой или красками – а кровью. Кровью человека, ставшего ему небезразличным. Глаза его готовы были пустить слёзы. Его трясло, губки кривились, дрожали веки, дёргало всё тело, он пытался стереть с лица липкую, неприятно пахнувшую, тянущую кожу жидкость, но только ещё больше пачкался в ней. От неожиданности увидеть кровь в таком проявлении и вообще от самого факта её присутствия, я отскочил.

– Твою мать! Вепрь, как тебя угораздило? – Крикнул я.

– Мы бежали, когда я обернулся, вот и словил, – он откинул голову. – Твою мать! Больно-то как…

– Тебе в больничку бы, – сказал я, посмотрев на ранение.

– С луны навернулся? Нельзя нам никуда! Ни в тюрьму, ни в больницу. Нас нет, и так должно быть, – корча лицо от боли, говорил Вепрь. – Зараза! Ааа…

– Вепрь, ты сможешь вылечить себя? – Как бы это глупо ни звучало, спросил я.

– Нет, блин! Не задавай тупых вопросов! – Это не он кричал на нас, это сопротивление боли в нём