Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

Его добродушная физия осунулась, стала мрачной и суровой — и глаза повлажнели. Вот ещё.

— Прекращай поминки, — сказал я. — Сейчас уже не о чем горевать. Всё это дела прошлые. Все мы живы, всё в порядке.

Барн снова вздохнул:

— Так-то оно так… а вот как вспомню… как вы тогда явились духом, ваш-бродь — я ж сперва подумал, что мерещится мне с горя. Никто ж не видел, только я… А вот как вы заговорили, так я и пришёл в память, — и ухмыльнулся. — Ваш разговор-то с другим не спутаешь, а сам я так придумать не могу.

Индар слушал — и уже выглядел гораздо мрачнее Барна. Без всяких улыбок.

— Но глаз? — спросил он в паузу. — Как ты додумался отдать глаз?

Зато Барн повеселел.

— А мы уже и звезду нарисовали с их благородием, и всё — а не выходит. Мне парни и снег разгребли, чтоб ровнее, и получилось прям хорошо — а только светится сла-абенько… ну вот как те розочки от яда. Еле-еле. Вот их благородие и говорят: твоей крови аду мало, Барн, сил у тебя мало, пропали мы — и тут про глаз мне будто кто в ухо шепнул. Да мерзким таким голосом… шипом таким, как змеиным… как есть ад. Вот я и ткнул — даже и не больно, зато звезда-то как вспыхнет! Их благородие и встали, — закончил Барн торжественно. — А глаз мне потом мессир Фогель сделали стеклянный. И фантомная болезнь случилась: я теперь им духов вижу — вот везде насквозь. Вас, ваша светлость, прямо как на светокарточке вижу. И что рубашечка у вас была фасонная, скажем, а ни сюртука, ни платка, ни галстука. Во всех точностях вижу.

— Какая неприятность, — усмехнулся Индар. — Ваши друзья застали меня врасплох и убили, не предоставив возможности надеть сюртук и повязать галстук. Досадная несправедливость: даже если несчастное тело обряжают, чтобы положить в гроб, бедный дух бродит, как умер. Хорошо ещё, если на нём окажется хоть рубашка.

— А и ничего, — сказал Барн. — Будет протез — ещё оденешься, ваша светлость.

Индар пожал плечами и взглянул в окно.

Поезд тащился в густом предутреннем тумане. Мимо плыли тёмные тени деревьев и смутные силуэты домов — призрачная страна, не слишком похожая на Перелесье, каким я его знал. У будки путевого обходчика ещё тускло светил забытый фонарь.

— Скоро приедем, мессиры рыбоеды, — заметил Индар. — Проехали Ельники.

— Где? — Барн сунулся в окно.

— Ты ухитрился узнать в таком тумане? — удивился я.

— Храм Благого Ларгла При Дороге, — пожал плечами Индар. — Башенка — как навершие рыцарского шлема. Старинный храм, красивый… раньше стоял при большом проезжем тракте, а теперь — неподалёку от чугунки. Времена меняются.

— И славно! — обрадовался Барн. — Опостылел уже этот поезд.

Я кивнул, но мне было не радостно. Я чувствовал себя совершенно не готовым к этой миссии, будь она неладна. Имена придворных аристократов, прихвостней Хаэлы, шестёрок Норфина, претендентов на престол кружились в моей голове огненными колёсами — и я понимал совершенно отчётливо: я их всех перепутаю. Я выкину что-нибудь идиотское или неподобающее, я пропущу что-нибудь важное, я не гожусь для всей этой придворной суеты.

Лучше отправьте меня на зачистку территорий в Западных Чащах — тварей отстреливать. Или в приграничный гарнизон. Мы с Барном принесём там много пользы.

Во всяком случае, там не будет ощущения, что от нас зависит такая громадная и туманная штуковина, как международные отношения. Которые почему-то большей частью делаются такими типами, как Индар.

Я взглянул на Индара. Ожидал увидеть на его физии радость или хоть оживление: всё-таки он возвращается на родину, мог бы не увидеть перелесской столицы больше никогда. Но Индар мрачно смотрел в туман. Его не радовало возвращение — скорее, наоборот.

Зато Барн, похоже, думал так же, как и я.

— Домой скоро, ваша светлость? — спросил он. — Небось, соскучивши по вашей столице?

Индар невесело усмехнулся:

— Здравствуй, милый дом… Дома, впрочем, у меня, скорее всего, больше нет. Да и ждут меня здесь жарче, чем хорька в курятнике… а я местных кур даже душить не хочу. Опротивело.

Надо же, подумал я. Ему тут, похоже, ещё хуже, чем мне.

— Ничего, — сказал я вслух. — Мы выживем, парни.

Глава 7

В столицу Перелесья мы прибыли за полдень.

Тумана и дождя как не бывало — сияло солнце. Стоял сухой и золотой день середины лета, жаркий до духоты, какие только и бывают в Перелесье, где до моря далеко.

Нас встречали торжественно, но как-то до странности сурово. На пустынном вокзальном перроне гулко нажаривал военный оркестр. Не для нас — для Вэгса. Его и его референтов встречали какие-то чины в мундирах Перелесского Генштаба. Гвардейцы, протрезвевшие и сделавшие приличные лица, изображали почётный караул. Вокзальные носильщики вытаскивали пожитки газетёров и складывали их в кучу прямо на перроне, не обращая внимания на попытки щелкопёров как-то донести, что вещи ценные и хрупкие.

Когда я это увидел, мне стало слегка не по себе: я вспомнил костяшку на грузовой платформе и подумал, что прибью любого, кто попробует тащить её непочтительно. Очень хотелось её забрать, но надо было хоть как-то обозначить намёк на этикет — и мы с Барном стояли в сторонке, поставив рядом наши чемоданы и зеркальный ящик. Ждали, пока местное правительство закончит свои церемонии и вспомнит про нас. Но оно не вспоминало. Музыка смолкла, музыканты вытирали потные лица. В наступившей тишине толстяк в маршальских погонах, позолоченный, как подсвечник, загородив половину перрона необъятным задом, пытался выяснить у Вэгса, почему какие-то пункты договора были приняты лишь с отсрочкой на неопределённое время — прямо-таки допрашивал, почему Вэгс не оказал надлежащего давления.

Вэгс что-то мямлил. Давилка у него не отросла — оказывать давление на нашу государыню.

Я смотрел и злился.

Зато Индара всё происходящее внезапно привело в прекрасное расположение духа.

— Узнаю, узнаю! — выдал он почти весело. — Этот бардак без девиц — как раз то, что я ожидал увидеть. Вы только гляньте, как интересно: они вообще не понимают, что такое протокол. Нашли место для обсуждений, пеньки… кричите погромче, щелкопёрам не слышно!

Но тут Вэгсу и толстяку кто-то из свиты напомнил о нас. Только что пальцем не показали.

— Мессиры, — сказал Вэгс, — подойдите, пожалуйста, сюда.

Мы подошли — и штабные уставились на нас. На нашу серую форму. На черепа со змеями