Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

из мешков с песком, с грамотно защищёнными огневыми точками. Узкие окна первого этажа закрыли коваными ставнями, а со второго, по-моему, можно было запросто вести пулемётный огонь.

Охраняли Резиденцию не жандармы, а армия.

Не декоративные штабные, вроде этих, в моторе нашего кортежа, а настоящие вояки. Фронтовики, предположу.

Суровые парни в потрёпанных зелёных мундирах остановили и проверили мотор. Я отметил, что с ними говорил таки Вэгс, а не штабная плесень — и они, похоже, прислушались. Щелкопёров тормознули и обшмонали, вытряхнули из грузовой тележки мотопеда наши пожитки, а их самих развернули: «приказ маршала».

— Я пришлю за тобой, Ликстон, — сказал я, чтобы он особо не огорчался и чтобы показать окружающим, что Ликстон мой человек.

Судя по физиям газетёров, это сработало, а уж сам Ликстон просиял и уверил, что будет ждать, как соловей — лета.

К нам подошёл седой парень со свежим рубцом на скуле, похожим на осколочное ранение. Он носил форму пехотного капитана и смотрелся вполне серьёзно.

— Славная лошадка, мессир Клай, — сказал он. — Добрый день. Впечатлены. Не ожидали. Следуйте за нами, вас ожидают.

— Добрый и вам, если хотите, — сказал я. — В этих чемоданах — ценные книги и артефакты, между прочим. А ящик — пленную нежить держать.

— Виноват, — сказал капитан. — Хесс, личное имущество гостей доставить в их апартаменты. Без досмотра, оно, видать, чернокнижное.

— Не чернокнижное, — сказал я. — Но да, непосвящённым соваться опасно.

— Я так и понял, — сказал капитан. — Проезжайте. Вас проводят.

И перед нами открыли эти самые чугунные створы, за которыми обнаружился внутренний двор Резиденции. Туда впустили нас, мотор с Вэгсом и бандой штабных — и всё, за нами заперли ворота.

Индар присвистнул:

— Ничего ж себе…

— Знают службу, — сказал я. — Я думал, будет хуже.

Внутренний двор, видимо, сильно переделывали ради красоты и удобства сугубо штатского свойства: посреди двора располагался большой фонтан с бассейном, в котором плавали рыбки, — но не бил. Вокруг фонтана росли розы, дворцовые стены обвивал плющ — но вся эта прелесть не могла скрыть крепостной планировки. Когда в мирное время гости съезжались на бал, кареты, очевидно, оставались за воротами — и по двору до входа во внутренние покои шли пешком. Мотор остановили у фонтана, штабные и Вэгс из него вышли и направились вперёд, а я повёл за ними костяшку. Я не хотел оставлять её рядом с мотором.

Парадный вход, — высоченные двери в чугунных цветах и листве, к которым вели три ступени, как к трону, — кажется, был наглухо заперт, и рядом с ним дежурили солдаты. Не дворцовые гвардейцы — армейцы. Кроме парадного, как я понял, тут было немало и других входов: в купах роз скрывались какие-то тоннели, арки… В общем, оборонять это место в случае чего было бы очень удобно. Если ты знаешь планировку, а прорвавшийся противник — нет.

Повсюду могут быть засады. Противнику не позавидуешь.

Навстречу нам вышел хмурый немолодой мужик, носивший дубовые веточки пехотного генерала перелесцев. Штабные взглянули на него с отвращением, он скользнул по ним взглядом, как по безопасным и неинтересным предметам, — и поздоровался с Вэгсом, как гражданский. Пожав руку.

Странные у них тут отношения, подумал я. Какая-то смесь бардака непонятно с чем.

— Вас ждёт маршал, мессир Вэгс, — сказал генерал и обратился ко мне: — Вы Клай из дома Пёстрой Птахи? Оставьте тут лошадь. Вас тоже ждёт маршал, мессир.

— Я-то Клай, — сказал я. — А вот с кем имею честь говорить?

Совсем они тут обалдели, думал я. Ну ладно, им наплевать на мой мундир, я для них не офицер, я кадавр и чужак. Так ведь и со своими же он здоровается как-то выборочно… армия, казалось бы… притон какой-то.

— Тарл из дома Лебеды, — сказал генерал. Не слишком приветливо: я ему отчаянно не нравился. — Лошадь, я говорю, дальше не пройдёт, хоть механическая, хоть какая.

Я спрыгнул с костяшки, Барн тоже спустился.

— Мне не хочется оставлять её без присмотра, — сказал я. — Это не простая лошадь.

— Это понятно, — сказал генерал. — Никто не прикоснётся.

— Надеюсь, — сказал я и выдернул Дар из лошадки. Показательно, чтобы вздрогнула и замерла.

Тарл пронаблюдал так, будто я поднимаю старый скелет прямо из-под здешних каменных плит двора.

— Ладно, — сказал он, даже не пытаясь скрыть предельное неодобрение. — Следуйте за мной.

— Потрясающе, да? — сказал Индар, кажется, удивлённый происходящим не меньше меня. — Полон замок всякого сброда… Ах, Барн, бедный ягнёночек, ты можешь совершенно спокойно сморкаться в занавески, плевать на пол и путаться в грамматических формах глаголов: похоже, с некоторых пор в Резиденции Владык Перелесья все так делают…

— Потом обсудим, — сказал я.

— Хорошо, — согласился Барн, очень кстати, потому что и Вэгс, и Тарл тут же на меня зыркнули.

— Несчастный перелесский двор, — вздохнул Индар. — И раньше был помойкой, но точно не до такой степени.

Тарл проводил нас под одну из боковых арок. Она вела в маленький круглый дворик, увитый плющом сплошь, к двери более скромной, чем парадная, — но и её охраняли солдаты.

Резиденция Владык, казавшаяся снаружи монолитной скалой, внутри состояла из флигельков, отдельных зданий, соединённых проходами, воздушными галереями и, наверняка, подземными ходами. Проявление национальной перелесской паранойи.

— Барышня, — тихонько сказал Барн.

Я посмотрел. Призрак, еле различимый в солнечном свете, печально сидел в сторонке на каменной скамье. Девушка выглядела лет на пятнадцать — очень хорошенькая, в старинном узком платье без корсажа, с поясом под самой грудью, и белом платочке под тонким золотым обручем на голове. Горло девушки перерезали до позвоночника, платье спереди было чёрным от крови.

Индар отдал глубокий поклон, мы с Барном отдали честь — грустная девушка рассеянно кивнула.

Часовой открыл перед нами дверь.

— Принцесса Зельда, — сказал Индар. — Наблюдатель. Уже триста лет бродит по Резиденции Владык, не уходит. Я как-то разговаривал с ней… говорит, что хочет посмотреть, чем кончится проклятый род. Честно говоря, я удивился, когда её увидел… наверное, ждёт, когда Солнечнолесских в этом дворе повесят.

Внутри этого флигеля Резиденции было сумеречно. Яркий свет летнего дня попадал сюда сквозь окна высокие и узкие, как бойницы, лежал на полу полосами, почти не рассеивая полумрак.

Совершенно мне не нравилось это угрюмое древнее место, все эти панели из тёмного резного дерева, своды, уходящие куда-то в темноту, портреты аристократов с бледными злыми лицами, смотрящие из потемневших рам, как из-за Межи… даже пахло здесь застоявшейся древностью, старым-старым домом, пересохшим деревом и перелесским ароматическим маслом из сосновой хвои.

Но мне померещились где-то вдалеке радостные вопли детей. Не одного ребёнка, а многих маленьких детей — и