Беглый - Дмитрий Шимохин

беспошлинной, но времена меняются. Сейчас казна требует своего. Оплата возможна серебром или зачетом против стоимости русских товаров, если вы планируете обмен. Хотя с австрийского коммерсанта, полагаю, мы предпочтем серебро!

Начался долгий и утомительный процесс подсчета. Писцы сновали с бумагами, Ситников задавал уточняющие вопросы по весу и предполагаемой стоимости каждого вида чая. Сумма набегала немалая. Я торговался как мог, ссылаясь на расходы в пути, на риск, на то, что это мой первый опыт в Кяхте и я надеюсь на долгосрочное сотрудничество. Ситников слушал, иногда делал небольшие уступки, но в целом был тверд.

«Этот своего не упустит», — подумал я, вспоминая, что нельзя исключать и коррупцию, хоть Ситников и держался пока безупречно.

Пока шли расчеты, в кабинет ввели еще одного человека — купца кяхтинского, из местных воротил, как я понял.

Звали его Афанасий Прохоров, и он, по словам Ситникова, был одним из тех, кто следил за соблюдением ценовых регламентов на чай. Прохоров смерил меня хозяйским взглядом, задал пару каверзных вопросов о сортах моего чая и его происхождении, пытаясь, видимо, понять, не демпингую ли я или не везу ли какой-нибудь бросовый товар под видом качественного. Я отвечал осторожно, стараясь не сказать лишнего, но и не выглядеть простаком.

Наконец, сумма пошлин была определена. Пришлось рассчитываться товаром, но тут ничего не поделаешь.

— Вот ваша квитанция об уплате пошлин, господин Тарановский. — Ситников протянул мне гербовую бумагу. — Теперь ваш товар может быть размещен на складах гостиного двора для продажи или дальнейшей отправки. Часть вашего чая, возможно, пройдет через наши ширельни для надлежащей упаковки, если повезете его дальше по России. Это защитит его от влаги и подтвердит, что вы прошли таможню.

Я с облегчением взял бумагу. Главное испытание, казалось, было позади.

— Благодарю вас, господин коллежский асессор, за вашу справедливость и внимание, — сказал я с самым искренним видом.

— Служба, господин Тарановский, служба. — Ситников чуть заметно улыбнулся. — Кяхта живет торговлей. И мы заинтересованы, чтобы она шла по правилам. Но, — он помолчал, и взгляд его снова стал пронзительным, — имейте в виду, что глаз у нас тут много. И уши тоже имеются. Контрабанда и обман здесь не в чести. Надеюсь, вы честный человек.

Это было одновременно и стандартное предупреждение, и, возможно, что-то большее. Я лишь еще раз заверил его в своих самых честных намерениях.

Когда мы вышли из кабинета Ситникова во двор таможни, где наши люди уже заканчивали обратную погрузку осмотренного товара, я почувствовал, как напряжение немного отпускает. Но лишь немного.

Итак, мы были в Кяхте и прошли таможню. Здесь, в столице чайной торговли, среди ушлых купцов и бдительных чиновников, нам предстояло не только выгодно продать наш товар, но и не выдать себя.

— Ну что, «господин Тарановский», — тихо усмехнулся Левицкий, когда мы отъехали от таможни. — Первый акт кяхтинской драмы сыгран. Не превратилась бы пьеса в трагедию!

Я молча кивнул.

Первым делом нужно было разместиться. Оказалось, Ситников нас не обманул: гостиный двор Кяхты оказался огромным комплексом зданий, настоящим городом в городе. Каменные двухэтажные корпуса образовывали замкнутый четырехугольник с просторным внутренним двором, где кипела жизнь. Бесчисленные лавки на первых этажах были распахнуты настежь, зазывая покупателей. Из амбаров, расположенных тут же, доносился гул голосов и стук — шла сортировка и упаковка товаров. На вторых этажах располагались жилые нумера для приезжих купцов и конторы.

Мы смогли снять несколько смежных комнат на втором этаже одного из корпусов и арендовать просторный амбар для нашего чая и фарфора. Комнаты были скромные, но чистые, с изразцовыми печами и простой, но крепкой мебелью. После глинобитных фанз и ночевок в степи это казалось практически роскошью!

Разместив товар под бдительным присмотром Захара и Тита, мы с Изей и Левицким отправились решать следующую насущную проблему — обмен оставшихся у нас китайских лянов серебра на русские рубли.

Изя окунулся в гущу торговой жизни гостиного двора. Он быстро нашел несколько меняльных лавок, где китайское серебро охотно принимали. Курс, конечно, был не самый выгодный — местные «финансисты» своего не упускали, — но Изя, используя все свое красноречие и коммерческую хватку, сумел выторговать вполне сносные условия. Вскоре наши кожаные кошели приятно отяжелели от русских ассигнаций и серебряных рублей. Медная мелочь тоже звенела, обещая возможность купить горячего сбитня или калачей на местном торжище.

Вечером, впервые за долгое время сидя за настоящим столом в относительном тепле и безопасности, мы обсуждали дальнейшие планы.

— Итак, господа, — начал я, разливая по кружкам чай, заваренный из наших же «узоров», — мы в Кяхте. Товар на складе, деньги русские имеются. Теперь главная задача — продать все это с максимальной выгодой и как можно скорее. И не привлечь лишнего внимания.

— Чай, Курила, чай — это товар, — потер руки Изя. — Я тут уже пообщался с приказчиками, с мелкими торговцами. Говорят, на хороший байховый чай спрос всегда есть, особенно если цена будет разумная. Кирпичный тоже уйдет, его охотно берут для простого люда и для сибирских трактов. Главное — найти оптовиков, которые возьмут сразу большую партию. Ходить по мелочи — долго и невыгодно.

— А что с фарфором? — спросил Левицкий. — Эти вазы… они, конечно, изящны, но товар специфический. Не каждый купец его оценит.

— Таки да, с фарфором сложнее, — согласился Изя. — Тут нужен ценитель. Может, кто из богатых кяхтинских купцов, что дома свои на европейский манер обставляют. Или для подарка какому важному чиновнику в Иркутск или дальше. Я поспрашиваю, есть тут один торговец, говорят, всякие диковинки собирает. Может, ему предложим? Но много за него сразу не выручишь, это товар штучный.

В последующие дни началась активная деятельность. Изя как заведенный носился по гостиному двору и его окрестностям, наводя мосты, прицениваясь, распуская слухи о «богатом австрийском коммерсанте, привезшем отменный китайский чай». Левицкий, используя свое знание этикета и французский язык, помогал мне поддерживать образ «господина Тарановского». Он заводил знакомства в купеческом кругу, куда нас несколько раз приглашал тот же Афанасий Прохоров.

Прохоров, кряжистый, бородатый сибирский купец с цепким взглядом и громовым голосом, оказался на удивление полезным знакомым. Он был одним из столпов местного купеческого общества, и его слово имело вес. Поначалу он отнесся ко мне с некоторой настороженностью, как к чужаку-иностранцу, но качество нашего чая — он лично дегустировал — и моя готовность следовать местным торговым обычаям, похоже, его убедили.