Простые истины - Андрей Александрович Васильев

— Смысл говорить о том, что не случилось? — резонно возразил ему Саша. — Хотя врать не стану — до сих пор не до конца уверен в том, что тогда Командор был прав. Думаю, что у отдела случались времена и посложнее, чем сейчас, но безденежнее, наверное, не было никогда. Вернее, даже не так — никогда еще власти не было настолько не до нас. Ясно, что при царях, что при коммунистах служилых людей всегда держали в черном теле, дабы они не разбаловались, но не настолько же?

— Называй вещи своими именами: никогда на нас так, как сейчас, хрен не забивали! — Теперь уже Баженов не был согласен с коллегой. — Властям до нас дела нет — и мне до них тоже!

Олег уже привык к тому, что в столице вообще мало кто стесняется в открытую выдавать чрезвычайно фрондерские фразы, причем игнорируя тот факт, что вокруг могут находиться совершенно уж незнакомые люди. Нет, в родном Саратове народ тоже не особо стеснялся в выражениях, особенно когда речь шла о перестройке и не самых простых временах, наступивших следом за ней, но все же делал он это более келейно, думая о том, с кем на такие темы разговоры вести, а с кем лучше воздержаться. Просто более ученый жизнью народ в провинции жил, больше ей битый. Тут ведь как — сегодня можно говорить что угодно, а завтра придут к тебе и спросят, зачем ты это делал.

Ровнин, которого Москва пусть уже немного и пообтесала, все же пока не избавился от ряда прежних привычек, потому никак на слова приятеля реагировать не стал и уставился в окно, за которым утренний, недавно еще белый снег потихоньку превращался в серую неприятную жижу.

Обитал покойный Сокол в одном из московских спальных районов, которые были похожи друг на друга как родные братья. Типовые жилые здания, типовые школы, типовые дворы, если так можно назвать скудное придомовое пространство, которого еле хватало на качели, песочницу, несколько деревьев и столик с парой лавок, на котором уже несколько лет как профессионально безработные, а потому уже с утра поддатые мужички лет пятидесяти, не обращая внимания на поганую погоду, «забивали козла».

— Почему в подъездах брежневок всегда воняет кошаками и говном? — внезапно осведомился у коллег Славян, подходя к лифту. — Вот прямо постоянно. В хрущовках — нет, там обычно чем-то нормальным пахнет, привычным — жареным лучком, пельменями, табачным перегаром. Но тут, блин!

— Хорошо, что Ревиной с нами нет, — усмехнулся Морозов. — Она тебя после таких слов недели две Шариком или Бобиком называла бы и предлагала пускать по следу преступника с розыскными целями, раз уж у тебя такой тонкий нюх.

— Она в последнее время вообще словно с цепи сорвалась, — буркнул Баженов и ткнул в бок Ровнина. — Что ни скажи — в ответ какая-то гадость прилетает. А все ты виноват!

— Я тут при чем? — возмутился юноша.

— Маша-Маша, Маша-Маша, — передразнил его коллега. — Чаще про бабу свою новую говори, Ревина еще сильнее озвереет. И ведь самое обидное что? Она на тебе зло не срывает, всё нам достается!

— Ой, хватит придумывать! — отмахнулся от него Ровнин. — Одинаково она всем раздает, поровну, причем делает это от всей своей широкой души и невероятно доброго сердца. Да и не поминаю я Машку всуе так часто, как ты говоришь. Вот мне больше делать нечего.

— Ты просто не замечаешь, — и не подумал сдаваться Славян. — Отвечаю.

Неизвестно, до чего приятели в результате договорились бы, не доберись они наконец до пункта назначения.

— Впечатляет, — констатировал Морозов, оглядев покойника, который, вытянув ноги и запрокинув голову назад, сидел в раздолбанном кресле с зеленой матерчатой обивкой и таращился в потолок незрячими глазами. — Сказал бы, что краше только в гроб кладут, но тут подобный фольклор явно не к месту.

— Абсолютно верно, — согласился с ним Францев.

Саша явно имел в виду то, как выглядел убитый. Впалые щеки и радикально белый цвет лица вызывали ряд вопросов, особенно если учесть то, что еще совсем недавно этот товарищ являл собой образец крепкого и здорового мужчины. О последнем свидетельствовала фотка, на которой обнаженный по пояс мускулистый Сокол стоял в компании таких же приятелей на фоне штанги с каким-то невероятным количеством навинченных на нее «блинов». Можно было бы, конечно, предположить, что это старая фотография, но на ней в правом нижнем углу дата стояла, из которой следовало, что сделали ее в начале этого года.

— Прямо как в фильме ужасов. — Баженов ткнул пальцем в щеку Сокола. — Нет, в прах не рассыпался. Значит, не прямо как.

— Тебе делать нечего? — осведомился у него начальник, мельком глянув на местных судмедэксперта и участкового, которые находились тут же, в комнате. — Да? Тогда сходи на кухню, я там какие-то записные книжки видел. Поройся в них, может, чего полезное раскопаешь.

— Хорошо, — покладисто согласился Славян. — Надо порыться — пороюсь.

Как выяснилось через пять минут, когда к Баженову в кухне присоединились и Морозов и Ровниным, которых то ли не выспавшийся, то ли просто раздраженный чем-то начальник отправил по тому же маршруту, записные книжки этот прохиндей изучать и не подумал. Вместо этого он обшарил холодильник, обнаружил в нем кучу разнообразных продуктов, выложил их на стол и в данный момент сооружал себе многоэтажный бутерброд.

— Слав, ты совсем сбрендил? — изумился Саша. — Мало огреб? Добавки хочешь?

— Когда Командор в таком настроении, то лично мне перепадет тумаков при любом раскладе, — усаживаясь за стол, сообщил ему Баженов. — Тебе — не факт, Олежка вообще его любимчик, так что так и так я первый на раздаче окажусь. Ну а на сытый желудок гнев руководства воспринимается проще. И потом — пропадут же харчи. Жалко. А так хоть какая-то от них польза. Кстати — по дороге сюда ты сам причитал, что в животе кишка кишке стучит по башке. Вот и не теряй времени, его по любому не сильно много в запасе, наверняка Николаич очень скоро нас всех в разные адреса пошлет. Давай, сваргань себе бутер. И ты, Олежка, не тормози, у нас дома с хавкой беда,