Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Еще бы. От мысли, что злодейка, убившая моих родителей, удостоена равных с ними почестей, у меня все внутри аж переворачивается.

– Положение тана Кутанрово обязывает…

– Не надо объяснений. – Дьана тяжело вздохнула. – Я дочь своей матери. И все прекрасно понимаю.

Накануне вечером, после того как Нода Ми во всем признался и был казнен, те из танов льуку, кто поддерживали Кутанрово, заключили с Гозтан соглашение. Правде о покушении Кутанрово на Танванаки предстояло остаться сокрытой, по крайней мере до поры до времени, и Гозтан обещала не производить дальнейших попыток выявить других участников заговора. В обмен на это таны из числа непреклонных обещали убедить своих сторонников поддержать Гозтан, провозгласив ту первым таном среди равных и назначив ее опекуншей юных пэкьу-тааса.

Подобного рода компромисс, пусть и весьма зыбкий, был самым действенным способом избежать междоусобной розни среди льуку в Укьу-Тааса.

– Живые нуждаются в мире больше, чем мертвые в справедливости, – пробормотала Дьана. – Но мне нужно время для скорби.

– Мое сердце бьется в такт с твоим, вотан, – промолвила Гозтан голосом ласковым, но твердым. – Однако скорбь – это роскошь, которую пэкьу Укьу-Тааса не вправе позволить себе сейчас.

– Пэкьу?! – Дьана в изумлении посмотрела на нее. – Ты хочешь сказать, что…

– Согласись, что твоему брату нельзя передать сигнальное копье народа Укьу-Тааса.

Дьана неохотно кивнула. Ум Тодьу, и без того подточенный жаждой тольусы – даже родные не подозревали, что он пристрастился к «улучшенной» тольусе, поставляемой Кутанрово, – окончательно помутился под грузом открытий минувшей ночи. Еще бы, ведь столько всего вдруг выяснилось: Кутанрово, отважная воительница, в которой он видел воплощение всех доблестей льуку, злоумышляла против его матери; Тиму, кровного родства с которым он всегда стыдился, сумел отомстить за жену, написав письмо собственной кровью; Нода Ми, единственный из всех туземцев, кому Тодьу доверял, пытался использовать их с сестрой как охотничьи трофеи… Несчастный мальчик впал в буйство, бросался на караульных и орал, что отомстит за мать, убив всех, кто подвернется под руку. У Гозтан не осталось иного выбора, кроме как велеть связать Тодьу и заткнуть ему рот кляпом.

– Зиму нам не пережить, – сказала Гозтан. – Хранилища зерна и мяса пусты, наши воины и гаринафины больны. Перед лицом угрозы голодной смерти местное население наверняка поднимет восстание. Все льуку в Дара погибнут, и многие из туземцев тоже умрут. Тебе предстоит проложить новый курс для Укьу-Тааса.

– Неужели мне? – Дьана бросила взгляд на стоявшую рядом могучую женщину, и глаза ее задержались на ужасном боевом топоре в руке Гозтан: то была знаменитая секира Гаслира-сата, Укус Мира.

Уловив в голосе девочки страх, тан вздохнула. После всего случившегося сложно было винить бедняжку за подозрительность.

– Тебе нет нужды бояться меня. Я не вынашиваю честолюбивых планов. Я верно служила твоей матери, а до этого ее отцу, твоему дедушке. А теперь буду служить и давать советы тебе.

– Потому что я маленькая и мною легко манипулировать?

– Вовсе нет. – Гозтан помолчала, приводя мысли в порядок. – Знаешь, мы с твоей мамой познакомились, когда она была примерно одного с тобой возраста. И даже тогда я разглядела в ней два качества, сказавших мне, что из нее получится достойная пэкьу. Ты одной с ней природы.

– И какие же это два качества? Ага, знаю: искусство гаринафиньего наездника и харизма полководца? К несчастью, я не обладаю ни тем ни другим.

– А вот и не угадала. Во-первых, Танванаки умела отличать истинные истории от ложных. Во-вторых, она обладала состраданием, способностью видеть мир глазами других людей, чувствовать то, что чувствуют они.

Дьана невесело рассмеялась:

– И тем не менее мама не смогла распознать ложь Кутанрово, а также почувствовать, как чувствовал это папа, что Укьу-Тааса катится в пропасть.

– Не смогла, потому что ей не хватало еще более важного качества, которым в достатке был наделен твой отец. – Дьана вопросительно посмотрела на Гозтан, и та пояснила: – Мужества быть верным собственной природе.

Девочка тяжело вздохнула и отвела взгляд.

– Твоя мать жила в тени своего великого отца, веря, что исполняет его мечту о превосходстве льуку, – продолжила Гозтан. – Боясь показаться слабой, она очерствела сердцем, не обращая внимания на страдания местного населения, и добровольно закрыла глаза на последствия своих поступков.

– Я дочь своей матери, – сказала Дьана.

– Но также и своего отца.

Вокруг крупнейшего из погребальных курганов, на котором возлежала Танванаки, расставили кактусовые барабаны. Шаманы танцевали вокруг покойницы, воспевая подвиги пэкьу и стуча в барабаны. Поскольку Танванаки не оставила духовного портрета, эти голосовые картины призваны были подвести итог ее жизни. Голос Вспышки Гаринафина, слившийся теперь с ветром, отныне смолк навсегда.

– И в какую же сторону направлены тогда твои амбиции, если не к власти? – вдруг спросила Дьана.

– Ну, я бы не назвала это амбициями. Неподходящее слово. Скорее уж, устремления, – ответила Гозтан.

Она вернулась мыслями к жизни в Укьу, к тем дням, когда сражалась сначала за освобождение своего клана из-под ига надменных агонских танов, а потом во имя избавления от притеснений адмирала Криты. Гозтан помнила тот судьбоносный момент, когда пэкьу Тенрьо впервые обрисовал мечту о новой родине льуку в богатом плодородном Дара. На память ей пришла та ночь, когда она рассталась с единственным сыном, которого воспитала наполовину льуку, наполовину дара, и отправила его в большой мир на поиски дома.

Гозтан вспомнилась и другая ночь, когда на палубе города-корабля капитана Датамы она вела разговор с чужаком из Дара, чьи истории и чаяния были столь схожими с ее собственными, а вовсе не такими, каких следует ожидать от непреклонного врага.

Если нам не суждено вернуться домой, то следует научиться жить вместе, мирно. Не знаю, существует ли на самом деле рай, но мы можем попытаться вместе его построить.

Гозтан не могла поручиться, что в точности запомнила слова Оги Кидосу. Как-никак все это было очень давно. Время имеет свойство изменять воспоминания, подобно тому как изменяет берег неуемное море, делая гладким то, что прежде было шершавым.

Ладонь ее крепче стиснула рукоять Гаслира-саты, пальцы гладили твердые грани.

– Я хочу… – Гозтан замялась, подыскивая правильные слова, – чтобы льуку, живущие в Дара, и коренное население стали единым народом Укьу-Тааса. Кутанрово видела в этом предательство нашего племени, но мне кажется, что это единственное видение будущего, которое достойно духа льуку.

Дьана кивнула:

– Я понимаю. Ты говоришь о необходимости понять друг друга, преодолев старую вражду, и создать на новых принципах государство, где всем будет хорошо. У народа моего отца есть очень подходящее для твоих устремлений слово –