Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Мутагэ? Любопытно. Воку Фирна не так объяснял мне его значение… Но я вижу, что оно вполне подходит.

– Мой папа, как в свою очередь и его отец, император Рагин, мой дедушка, был склонен к новому прочтению классики… Ты поклялась верно служить мне. Но откуда ты знаешь, что я поддержу твои устремления относительно будущего народа Укьу-Тааса?

– Такова твоя природа, – сказала Гозтан.

– Ну что ж. – Дьана улыбнулась. – В этом отношении мы с тобой и впрямь мыслим одинаково.

Гозтан повернулась к Дьане лицом, подняла обе руки и скрестила их в запястьях. Девочка приняла салют со спокойным достоинством, так, как это и полагается новой пэкьу.

– Отец перед смертью дал нам совет, как следует поступить дальше, – вдруг проговорила Дьана.

В ответ на удивленный взгляд тана юная пэкьу достала написанное кровью письмо Тиму и прочитала:

– «Несите наследие своего отца и надейтесь, что оно просияет в ваших руках, как ледяная тольуса».

Гозтан недоуменно покачала головой:

– Что-то я не возьму в толк, о чем речь.

– На местном языке тольуса именуется «дзоми», – так назвал растение великий ученый Луан Цзиаджи. На классическом ано это слово означает «жемчужина огня». Но если лед устранит огонь, в наших руках останется только жемчужина.

Гозтан в волнении смотрела на пэкьу, по-прежнему не понимая, к чему та клонит.

– Имя моего дяди Фиро, императора Дара, означает «Жемчужина-На-Ладони». Отец всегда говорил, что, в отличие от моей непреклонной бабушки, его брат щедро наделен милосердием, к которому можно воззвать. Обратиться следует к моему дяде, а вовсе не к бабушке – это единственный наш шанс сдаться, не потеряв все.

Гозтан почувствовала, как по телу у нее разливается волна облегчения.

– Представляю, какой шум поднимется, – заметила она. – Много голосов раздастся против этого предложения, со стороны как льуку, так и туземцев. Последователям Кутанрово капитуляция перед Троном Одуванчика кажется хуже смерти, а перебежчики из числа местных, предавшие соплеменников, едва ли захотят держать ответ за свои поступки.

– Исправлять допущенные родителями ошибки всегда нелегко, – заявила Дьана, и в ее юном голосе прозвучали стальные нотки. – Так ты со мной?

– Ну конечно, можешь всегда на меня рассчитывать.

– «Отныне весь народ Укьу-Тааса на вашем попечении, а потому никогда не забывайте, что следует поступать правильно», – прочитала Дьана заключительную фразу из предсмертного послания Тиму на клочке шелка. – И тут не содержится никакой загадки.

Глава 48

Книги

Уединенная вилла на берегу Луто, двенадцатый месяц одиннадцатого года правления Сезона Бурь и правления Дерзновенной Свободы

Ожидание затягивалось.

Вестники медленно пробирались из столицы в отдаленное поместье, затерянное в черных песках берега Луто. По большей части это были уцелевшие в бойне во время штурма Экзаменационного зала. Они рассказывали об удивительном полете сквозь ненастную ночь механического дирана, державшего курс на яркий маяк надежды; о долгом противостоянии с дворцовой стражей, когда боевой дух повстанцев горел так же пылко, как лампы из китового жира у них за спиной; о тревоге, растущей по мере того, как обещанного сигнала в виде фейерверка все не было; о неожиданном нападении солдат в передвижной осадной башне; о последнем бое Моты Кифи; о смятении и ужасе, последовавшими за его гибелью.

В последующие дни и недели новости продолжали поступать от лазутчиков Види Тукру в Пане. По улицам столицы рыскали военные патрули, выборочно останавливая пешеходов и повозки, которые казались им подозрительными. Замаскированные под простых горожан «предусмотрительные» подслушивали разговоры в чайных домах и на рынках. Ответственность за беспорядки, которые сотрясли город в ту дождливую ночь, возложили на бандитов и вражеских лазутчиков. Глашатаи объявляли, что благодаря мудрому руководству императрицы смутьянов удалось разогнать прежде, чем они успели натворить больших бед. Даже пропавших гаринафинов удалось вернуть после небольшого переполоха.

Во дворце объявили, что некоторое время официальных собраний не будет, так как императрице Джиа нездоровится.

Об императоре Монадэту не было сказано ни слова.

Саво пришел к Фаре:

– Боюсь, произошло самое худшее.

Девушка кивнула, в душе соглашаясь с его догадкой, но не желая произносить ничего вслух.

Хотя им двоим не удалось убедить Фиро сойти с тропы мести, они уговорили молодого императора разработать кое-какие резервные планы на случай, если он вдруг не вернется.

Фара вырезала имя Фиро на воске поверх деревянной таблички и устроила временную усыпальницу в обнесенном стеной саду. Располагалась она на поросшей травой лужайке, где с приходом лета должны будут расцвести одуванчики. Склонившись перед усыпальницей, Фара горько заплакала. Госпожа Сото опустилась рядом с девушкой на колени и сочувственно обняла ее.

Оставив их обеих скорбеть, Саво направился в голубятню и стал прикреплять к воркующим обитателям клеток бамбуковые трубочки с сообщениями. Одного за другим запускал он пернатых посланцев, провожая их взглядом, пока они не скрывались в низко плывущих облаках.

По всему Дара почтовые голуби приземлялись на крышах зданий, где проводились собрания ветеранских обществ.

Послания в бамбуковых трубочках носили довольно загадочный характер, но, поскольку они были скреплены печатью пропавшего императора Монадэту, соратники свято выполняли все содержавшиеся там распоряжения.

Под покровом тьмы татуированные адюанские бандиты проникли в портовые склады в гавани Гинпена, изъяли из темных углов не имеющие этикеток ящики и погрузили их на корабли, отплывающие во всех направлениях…

Повсюду, от Тоадзы до Мюнинга, от Боамы до Сарузы, сторонники молодого императора перекладывали эти ящики на возы, целые караваны из которых направлялись к городам в глубине островов…

Отставные военные, состоявшие в частной охране и общественных городских патрулях, получили ящики от караванных возниц и распаковали их посреди ночи…

А затем они передали содержимое своим сыновьям и дочерям, многие из которых были клерками или слугами у сильных мира сего: городских магистратов, губернаторов провинций, имперских министров, окружных интендантов, военных наблюдателей, крупных ученых и исследователей…

И когда на следующее утро эти повелители Дара, отдельные звенья охватывающей всю страну государственной системы, рычаги и шестеренки идеально отрегулированной машины, каковой являлась имперская бюрократия, пришли поутру на работу, то обнаружили на своих столах кипы книг.

Тем временем в Дзуди

Наро Хун, мэр Дзуди и образцовое воплощение хорошего чиновника в созданной Джиа бюрократической системе, смотрел на груду книг, возвышающуюся посреди его стола, на котором ничего более не было.

«Неужели в Пане разразился такой шторм, что даже креветкам на далеком рифе не суждено его избежать?»

Будучи вдовцом Мюна Сакри, командующего пехотой и одного из самых старых и обласканных соратников императора Рагина, Наро Хун после гибели супруга на перевале Надза во время злополучной экспедиции на Руи мог жить в неге и роскоши, ни в