Моя чужая новая жизнь - Anestezya

Как пробежала, так и убежит, — хмыкнула я, глубокие затяжки, заполняющие таким вредным никотином лёгкие, привычно успокаивали. — Все парочки периодически ссорятся, так что всё нормально.

— Ну, не знаю, — Шнайдер глотнул из фляжки. — Если ты и дальше будешь так себя вести, хорошим это не кончится.

— В смысле? — я похолодела, представив, что он пошёл по стопам Хольмана и что-то нарыл на меня.

— Ты же подвесила его яйца вместо серёжек, а баба не должна быть круче мужика. Вот что ты творишь? То гонки устраиваешь, то пытаешься сама разобраться со всякими ублюдками. Небось, так и не сказала ему, что Хольман тебя достаёт. Допрыгалась?

— Я и про тебя ему не говорила. Считаешь, надо?

— А хоть бы и сказала, — ухмыльнулся Шнайдер. — Мы бы по-мужски разобрались. Будешь? — он протянул мне фляжку, в которой оказался вполне неплохой коньяк.

— Так что мой совет — веди себя как нормальная баба, если не хочешь, чтоб он сбежал, а то я слышал, у тебя появилась соперница.

— Чего? — я едва не поперхнулась коньяком.

Неужели Фридхельм всё-таки повёлся на эту дрянь?

— Брюнеточка, что живёт рядом с вами, — охотно пояснил Шнайдер. — Прибежала сегодня к казарме, лопотала что-то нашему рыцарю, даже слезу пустила. Так он устроил допрос, не приставали ли мы к бедной девушке.

Ну, кто бы сомневался, что она выставила всё ещё хуже чем есть. И откуда только берутся такие интриганки в советских сёлах? Но увы сейчас главная проблема не в ней, а во мне.

— Спасибо за совет, которого я не просила.

Дружеских посиделок не выйдет. Как ни тяни, а домой возвращаться надо. Только сначала бы не помешало немного протрезветь. Я легко, как мне показалось, поднялась с травы и побрела к речке и с удовольствием плеснула в лицо холодной водой. Ну вот, уже лучше.

— Эй, ты что там топиться собралась? — окликнул Шнайдер.

— Ага, щас, размечтался.

Надеясь, что меня не штормит аки моряка, впервые ступившего на сушу после долгих месяцев плавания, я продефилировала мимо него. Шнайдер тут же увязался следом.

— Обиделась? Я между прочим дело говорю, никакому мужику не понравится, если его баба творит, что хочет.

— Ах ты шовинист, — возмутилась я.

— Кто? — скривился Шнайдер.

— Шовинисты — тупые альфа-самцы, которые считают, если у них между ног болтается член, это делает их лучше женщин. А я за равноправие и кому не нравится — это их проблемы.

— И в чём заключается твоё равноправие? — скептически спросил Шнайдер.

— Может, это тебя удивит, но женщины существуют не только, чтобы рожать вам детей и херачить на кухне. Мы ещё можем и работать, и учиться, и вообще практически всё можем.

— Угум, работать, — согласно закивал он.— Да кто же спорит? Работайте на здоровье. Есть больницы, ателье, школы. Но хочешь сказать, здесь ты с нами на равных? Не смеши. Честно, не понимаю, почему ты хотя бы не переведёшься в госпиталь.

Правильно, не поймёшь. Для этого надо вот так по-дурацки как я влюбиться в кого-то. — Действительно из-за Винтера?

— Ну, не из-за тебя же, — съязвила я.

— Не зарекайся, — ухмыльнулся он.

— Зараза…

Проклятые колдобины! Ну всё, так и есть, каблуку хана. Хоть ноги не переломала и то хлеб. Шнайдер лишь покачал головой, мол, ну ты подруга и нажралась.

— Только попробуй как-то прокомментировать, — раздражённо прошипела я.

Он то понятное дело ни при чём, но я сегодня несчастная и злая. Увязался, так пусть терпит.

— А чего тут комментировать? — усмехнулся он. — Ты и трезвая вечно куда-то натыкаешься, а сейчас вообще еле на ногах стоишь.

То что я сейчас стою, обнимая дерево, ещё ни о чём не говорит. Я может набираюсь, так сказать, моральных сил, чтобы ещё полкилометра топать практически босиком. Не на ручки же к нему проситься.

— Хотела я тебя поблагодарить за то, что врезал тогда Хольману, а теперь не буду.

Я уже и не уверена, что он вмешался из благородных порывов.

— И не надо, — усмехнулся он. — Что мне делать с твоим спасибо?

А чего интересно ты ожидал? Оплату натурой?

— И всё-таки я не понимаю, — не зря говорят, что алкоголь развязывает языки. — Ты же меня терпеть не можешь. Чего тогда кинулся как берсерк на этого придурка?

— Ты преувеличиваешь, — он подвинулся чуть ближе и чуть ли не мурлыкнул. — Не так уж сильно я тебя и ненавижу.

— Да что ты говоришь, — недоверчиво хмыкнула я.

По ходу я пьяна в хлам, ибо в обычно насмешливом взгляде этой озабоченной скотины мне померещилось более серьёзное выражение. Представить, что мы сможем нормально по-дружески общаться, было как-то сложновато, но не зря же говорят в народе, что худой мир лучше доброй ссоры.

— Любой на моём месте поступил бы так же, — ты, друг мой, видимо забыл, как сам творил почти то же самое. — А кроме того я не позволю всяким кретинам лапать тебя.

Я промолчала о широте его морали — мало ли, вдруг совесть у человека проснулась — и почти расслабилась, чего, как выяснилось, делать не стоило. Почувствовав его ладонь на затылке, я едва успела протестующе шикнуть, как этот маньяк уже жадно прижался к моим губам. А я вместо того, чтобы двинуть коленкой куда следует, растерянно зависла. Чёрт его знает, как так получилось. Может, потому что в этот раз он действовал без явной агрессии, может, мне по старой памяти хотелось ощутить рядом именно такого наглого, уверенного в себе альфача. Его губы уверенно изучали мой рот, вынуждая поддаться этому напору, а когда я осознала, что поцелуй из одностороннего превратился в обоюдный, рванулась изо всех сил.

— Ну, чего ты всполошилась, всё же хорошо, — пробормотал Шнайдер, вжимая меня в несчастное дерево.

— Тормози говорю.

Если он думает, что я настолько пьяная, что ничего не соображаю, то очень ошибается. Главное, чтобы ему стоп-кран не сорвало как в прошлый раз.

— Пусти же меня, ну!

Шнайдер немного отстранился, глядя на меня, словно вахтовик на стриптизёршу, и тяжело дыша.

— Малышка, ну, что не так? Ты же хотела…

— Да что я хотела?! Ты как всегда набросился без предупреждения. Может, я и