Станция "Фронтир" - Никита Семин

Взрыв! Огненный кулак снова ударил по корпусу. Вырвал ещё один кусок. Вместе с тем, что осталось от кормовой башни. Воздух с воем рванул в новую пробоину. Свист. Нечеловеческий гул. Увлёк с собой клубы едкого дыма. Искры. Обломки... и несчастного техника, не успевшего закрепиться. Его тело швырнуло к разрыву. Холодная струя вакуума схватила. Крик оборвался мгновенно. Поглощённый пустотой. Лишь короткий хруст костей о кромку пробоины.

Сигналы тревоги взревели сиреной смерти. Красный, немигающий свет залил мостик. Тара инстинктивно втянула голову в плечи. Зажмурилась. Ждала. Финал. Последний залп «Жала».

-"Вот он, конец", - мрачная мысль мелькнула в разуме, пока сухость сковала горло.

И вдруг... Из-за того же проклятого планетоида вырвался... не луч, не ракета. Слепящий ливень! Целая туча рельсовых снарядов. Молнии, прошивающие тьму. Грохот, ощутимый даже сквозь броню и вакуум, ударил по зубам. Они накрыли «Жало» раньше, чем эхо взрыва на «Молнии» успело затихнуть. Разорвали штурмовик в огненный кокон. Яркий. Мгновенный. Жестокий. Обломки пролетели мимо корвета Тары. Осыпали корпус дождём искр и мелких осколков. Тихий, жуткий стук по обшивке.

На тактическом экране, сквозь помехи и статику, всплыл огромный, шрамовый, знакомый силуэт. FDS Thunder Child. Как скала. Как родной дом. И голос Аманды Харон, прорвавшийся сквозь вой РЭБ и эфирный хаос, звучал почти насмешливо, но с той самой стальной жилкой: — Опоздала на свидание, Бейли? Подвезти? Или сама доползёшь?

«Молния Харнакса», истекая серебристой «кровью» и клубами едкого дыма, больше похожий на плавучий гроб, чем на корабль, медленно, мучительно поплыл к гигантскому, шрамовому корпусу «Дитя Грома». Тара сидела в кресле, будто влитая. Каждый нерв натянут струной. Смотрела в главный визор. Там за толстенным бронестеклом, зияла пасть шлюза «Дельта» станции «Карнак». Ослепительно белая. Стерильная до жути. Готовая сомкнуться над ними, как челюсти хищницы. Ловушка. Их ловушка. И они в неё лезли. Добровольно. Через систему вентиляции потянуло стерильным, ледяным воздухом 'Карнака' – запахом антисептика и страха.

- Чёрт... – выдохнула Тара, невольно. Холодная дрожь пробежала по спине. Пальцы сжали подлокотники, -Стабилизируй курс... Медленно... Осторожно, как по битому стеклу...

За иллюминатором «Молнии» проплыл борт «Дитя Грома» – граффити, шрамы от попаданий, знакомые очертания. А потом – только ослепительная белизна шлюза. Свет залил мостик, выбелил экраны. Слепил.

-Захват... магнитный... есть! – доложил кто-то, голос дрожал. Глухой удар. Скрежет металла по металлу. Корабль содрогнулся. Как будто последний вздох.

-Стыковочный контур... активирован. Герметизация... началась. - Воздух зашипел в трубах. Дредноут подкачивала атмосферу. Звук был громким, неестественным после вакуумной тишины боя. Знакомый запах машинного масла, озона и... чего-то горелого с «Дитя Грома» . Тара почувствовала, как корабль, её израненная «Молния», наконец перестал дрожать. Замер. Тишина на мостике стала звенящей. Только шипение воздуха и прерывистое дыхание экипажа. Пальцы онемели, не разжимаясь.

На мостике Thunder Child Аманда наблюдала за процессом швартовки «Молнии» на своём экране. Уголок рта дёрнулся в подобии улыбки. Жёсткой. Без тепла. Стыковочные захваты 'Дитя Грома' сомкнулись над 'Молнией' не как спасательные, а как саваном. Корабль-труп на буксире.

— Ну вот и собрались все наши призраки, что увели от нас любопытные глаза и стволы, – пробормотала Аманда себе под нос, — Теперь начинается самое... интересное.

Харон резко опрокинула остатки «Тарусты» в горло. Огонь виски обжёг. Но не согрел. Взгляд её упал на главный экран, где светилось то самое ядовито-зелёное «Добро пожаловать». Оно мерцало, как глаз хищницы, наблюдающей, как добыча сама заползает в пасть. — Скорпио... – мысленно произнесла Аманда имя коменданта тюрьмы. — Готовься, старый паук. К тебе в паутину заползли не те мухи.

Глава 10. "Проигрыш — тоже ресурс".

Воздух в "Куколке" резал ноздри. Не просто прохладный – леденящий до костного мозга, стерильный до тошноты, как вскрытое тело в патологоанатомической лаборатории. Но под этой чистотой сквозило другое. Прокисший терранский кофе, забытый в кружке. И ещё что-то – едкое, электрическое, озон от перегруженных голопроекторов, жужжащих как разъярённые рои. За панорамным иллюминатором безмолвно плыл Пояс Ирроникс – бескрайнее кладбище камней, подсвеченное призрачным сиянием NGC-4414. Бездна в эту искусственную "ночь" казалась ближе. Холодной. Безразличной. Просто смотрела сквозь него.

В центре вылизанного до блеска, но мёртвого пространства, за дюрастальным столом-монолитом, напоминавшим скорее плиту для аутопсии, чем мебель, сидел Дмитрий. Простая чёрная майка, скомканные на коленях офицерские брюки – вот и весь доспех. Знаменитая выправка? Рассыпалась в прах. Юноша сутулился, как под невидимым грузом, локти впились в столешницу, пальцы в виски – казалось, вот-вот раздавят череп изнутри. Перед молодым человеком царил не бардак – первозданный хаос.

Десятки полупрозрачных окон, висящих в воздухе призрачными пятнами. Карты станции, истекающие алыми точками аварий (жизнеобеспечение Сектора G – отказ, давление торговых компаний на стыковочные узлы – критическое, биопоказатели в Бэй-6 – тревожные). Финансовые сводки – кровоточащие колонками красных цифр. Досье на контрабандистов – подозрительные, как тени в переулке. Они мерцали, накладывались, создавая какофонию света и данных, от которой пульсировала височная боль.

Стопки кристаллических планшетов. И – о чудо! – настоящие, потёртые, засаленные бумажные досье, являющиеся трофеем с "Железной Решимости". Валялись где попало, некоторые – на полу как мусор. На одном – жирный, как запёкшаяся кровь, штамп: "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ИМПЕРИУМ ДРАВАРИ". Рядом, небрежно брошенная – мантия легата Вориана, того самого, что прибыл "наводить порядок" от имени Мирта и нашёл лишь плазменную смерть от руки Дмитрия.

На краю стола, в зоне мгновенного доступа лежал плазменный пистолет. Рядом – разобранный блок питания силового меча. Масло для клинка въелось в дорогую древесину, оставив жирное, тёмное пятно – вечное напоминание.

Пустая кружка с густой чёрной жижей на дне. Несколько использованных ампул – стимуляторы для нервной системы, легальные, но выжимающие душу. Скомканный платок с бурым, подсохшим алым пятном. На полу – сброшенный офицерский мундир Дома Харканс, бесполезный лоскут позолоты. И рядом с ним – маленький, потёртый кристаллический чип в простой оправе: запись первого полёта "Молнии" под командованием молодого человека. Единственный сугубо личный предмет в этом хаосе.

Тишину резали только два звука. Глухой, неравномерный гул станции – как аритмичное сердцебиение умирающего гиганта. И ритмичное, навязчивое постукивание стилуса Дмитрия по столу. Тик-тик-тик. Метроном личного ада. Лицо, освещённое холодным светом голограмм, казалось высеченным из усталого базальта. Тёмные круги под глазами были глубже старых шрамов на челюсти.

Глаза.