Станция "Фронтир" - Никита Семин

— Софи. Голос хриплый, как после длительного молчания. — Статус «Молнии». И … доклад Кейла. Сейчас. Сухие факты. Ни капли лирики. Какие дыры в броне станции он успел залатать за эти часы? И сколько новых … прогрызли крысы?

***

Ангар «Омега» – собор из отчаяния и стали. Воздух густой, едкий: вонь раскаленного металла, озоновый смрад, терпкий дух ракетного керосина, потный чад, машинная вонючка. Грохот оглушал: визг плазменных резаков, рёв тягачей, лязг кранов, вой двигателей на пробеге, хриплые вопли бригадиров, матерщина на десятке наречий. Свет – слепящие молнии сварки, дерганые аварийные маяки, тусклая синюха общих ламп – рвут тьму в клочья. Искры. Клубы пара. Масляные лужицы.

Три корабля застыли в центре этого ада, как боги войны перед последним парадом.

FDS Thunder Child. Перелицованный крейсер «Конкорд». Шрамы залатаны грубыми наплывами свежей брони. Движки Дравари орали на тестах, плюясь синими когтями плазмы. Граффити «RIP Vorian — сперва выстрел, потом рев» соседствовало со свежей надписью «Палач Карнака». Ремонтные пауки облепили шлюзы, латая пробоины. Вибролифты запихивали торпеды и кассетники в зияющие погреба под прищуром угрюмых ветеранов экипажа. Запах виски смешивался с гарью.

«Железная Решимость». Бывший линейный крейсер Дравари. Искромсанные шлюзы «Бета» забиты временными плитами. Башни главного калибра замерли, но линзы светились зловещим багрянцем. Рой дронов копошился над дырой от плазменного копья «Дитя Грома». Внутрь по времянкам-рампам закатывали штурмовые платформы «Молотов», ящики с патронами размером с гроб, цистерны с искуственной кровью. Оперативники Тары Бейли (с нашивками-ПСР) орали, координируя погрузку, голоса хрипли от надрыва.

«Молния Харнакса». Изумрудный лебедь среди железных воронов. Гладкий, матово-черный корпус отливал зеркалом, герб Харкансов – космпас светился холодной луной на носу. Технари в безупречных робах ковырялись в скрытых сенсорах. Загружали ящики «ТактСвязь» и аппараты усилители связи. Воздух пах стерильностью и дорогим каффом.

Наемники «Золотого Клыка» лезли на «Железную Решимость» через времянки-шлюзы. Разномастная орда-дембеля Конкорда в прожженной броне, угрюмые ветераны в самопальных экзоскелетах, головорезы с зоновскими наколками. Оружие – тяжелые «пулеметы», гранатометы, виброклинки. Не строились – сбивались в кучки, переругивались, кидали кости прямо на платформе. Их батька – коренастый урод со шрамом через глаз и золотым клыком на шее – орал, пытаясь навести подобие порядка. «Клыку» впаяли штурм внешних бастионов «Карнака». Их погрузка – скрежет брони, лязг стволов, хриплый хохот.

Наемные экипажи для «Решимости» и «Дитя» с подбрюшья станции надергали спецов с темным прошлым. Инженеры-людоеды с трясущимися от нейростимов руками лезли в реакторы. Бывшие пираты с пустыми глазами ковыряли системы навигации. Их пасли офицеры Аманды – хмурые, неразговорчивые, с плазменниками на бедрах. Последние припасы - боеприпасы (патроны, энергоблоки, гранаты) тащили потные грузчики под визг учетчиков. Ящики с сухарями и побитые медконтейнеры грузили на скрипучие тележки. Взрывник с пустыми глазами наркомана аккуратно принимал ящики «Термитка V-7» и управляемые мины. Движения – точные, несмотря на трясучку.

-Проверено! На «Решимость»! – голос одного из тальманов хрипел.

Перед «Железной Решимостью» строились (если это строй) боевики ПСР. Их «Бульдоги» свежевыкрашены, но видны глубокие вмятины и ожоги плазмы. Лязгали затворами «Шторм-2», трещали тестовые энергощиты. Командиры (со знаками сломанных костей) орали последние наказы, тыча в голосхемы «Карнака»: – Зарубите точки сбора! Не отставать от щита! А коль увидишь Скорпио – пали в пах! Там тоже болит! – рев одного заглушил грохот ангара. Запах адреналина, смазки и потового чада висел тяжелым одеялом.

Ремонтные пауки отлипали последними. Инженеры в масляных робах лепили пломбы на швы, махали пилотам тягачей: – Шлюз «Бета» – держится! Намертво! – орал один, лупя по броне, – Движки «Дитя» – в норме! Готовы рвать жопу Карнаку! – неслось из динамика. Последние кабели отщелкивались с искрами и пшиком.

На верхней галерее, нависая над ангаром как орлиное гнездо, замер Дмитрий Харканс. Его угольно-серый китель с платиновым космпасом – безупречен, режущий контраст с грязью внизу. Руки – замком за спиной, осанка – струна. Но глаза, скользящие по трем кораблям, тяжелы, как свинцовые гири, глубоко выжжены. Ни капли триумфа. Холодная, выверенная до атома решимость. И глухая тень сомненья, притаившаяся в глубине, как отрава.

Он видел. На мостике «Дитя» мелькнула Аманда Харон. Развалясь, закинув сапоги на панель, но ручища – мертвой хваткой на штурвале. Бледная харя в профиль – к «Карнаку», оскал хищный, ненасытный. У шлюза «Решимости» Тара Бейли дернула затвор «Шторма» в последний раз. Резко. Яростно. Рубяще. Орала что-то замам, тыча в планшет с рожей Скорпио – худого, лысого палача с глазками-щелками и кривой усмешкой. Ненависть от нее жарила, как раскаленная болванка. «Серебряный Компас» замер, готовый призрачный клинок среди грубой силы. Его корабль. Его скальпель.

Гул ангара переродился. Рев движков нарастал, переходя в вой готовности: звериный у «Дитя», глухой рокот у «Решимости», высокий напев у «Компаса». Системы жизни зашипели. Гермоворота захлопнулись с финальным «хлопком». Магнитные площадки под кораблями замигали алым. Предупредительные ревуньи взвыли коротко, пронзительно, режа последние переклички. Время вышло.

Дмитрий вдохнул последний раз полной грудью, вбирая ядреную смесь горького металла, керосина и роковой неизбежности. Кулак за спиной сжался до хруста костей, ногти впились в ладони так, что острая боль пронзила перчатки. Лицо не дрогнуло, но в прищуренных от рева глазах пульсировала холодная ярость, нацеленная на призрак Мирта, незримо витавший над «Карнаком».

Отход начался. «Дитя Грома» (Аманда): Первым взревел – звериный, победный вопль, сотрясая остатки воздуха. Синие когти плазмы выжгли ослепляющую полосу на платформе. Корабль рванул назад, сорвавшись с магнитов с грохотом рвущегося железа. В иллюминаторе – Аманда: рука вскинута в дерзком салюте, оскал безумной ухмылки. ‘Палач Карнака’ вспыхнул синим, корабль нырнул в черную пасть шлюза, как акула в бездну. Гул ярости затих вдалеке. «Железная Решимость» (Тара): Застонал. Глухой, металлический скрежет – пробуждение древнего титана. Белые клубы пара окутали корпус. Багровые огни замигали – ритм похоронного марша. Пополз вперед, медленно, неумолимо, как лава. У шлюза замер на миг, затмив свет, его исполинская тень накрыла галерею. Рев упал на зловещую, вибрирующую ноту – предсмертный рык зверя. Провалился в темноту, унося в чреве немую ярость Тары.

«Молния Харнакса» отшвартовывалась последним. Беззвучно. Без видимого усилия. Матово-черный клинок поплыл призрачно. Чистый гул звенел, как разбитый хрусталь. Коспас вспыхнул ослепительно-холодно – профиль Дмитрия в свете. Растворился в черноте бесследно. Лишь легкое эхо гула вибрировало в костях, как последняя нота перед битвой.

Ангар погрузился в гулкую пустоту. Осталось лишь шипение остывающего металла. Гудение систем. Тиканье счетчиков радиации. Далекий лай