Крестьянский король - Никифор Гойда

держать ровной, не рыть как колодец, а как чашу с шагом. От угла до угла наметили верёвкой, в каждом углу вбили по колышку, натянули шнур. Завели два шеста на вынос грунта. Девчонки носили в корзинах глину к краю и сразу прокатывали валик для будущей отводной канавы. Глина ложилась послушной. Пахла мокрой посудой. Через два часа у нас был первый ступенчатый метр. Ничего похожего на готовое, чистая заготовка. Но по стенкам уже было видно, как ляжет опалубка.

Стройка растянулась на недели. Не на дни, как многие мечтают. Утром, когда прохлада, работали в яме, к полудню уходили на участки или на край ручья за травой, вечером снова возвращались, выравнивали, утрамбовывали. Камень на камень не клали, камня поблизости не было. Стенки мы обшивали изнутри ровными брусьями от старых строений, где можно было снять чистые, без гнили. Антон с Ефимом ездили к старой заваленной постройке за третьим двором, там нашли широкие доски, когда-то бывшие полом. Эти доски легли по кругу, оставили щели в палец, чтобы глина в них вошла. Мы смешивали глину с резаной соломой и водой, месили ногами в большой кадке, как тесто, и этой смесью забивали щели. Глина тянулась, как вишнёвая пастила, и усаживалась плотно. Поверх стен поставили низкий венец из толстых жердей, на них потом лягут балки потолка. Я настоял на двух трубах. Один воздуховод вверх, в полтора роста человека, с клапаном, чтобы закрывать на мороз. Второй ниже, под потолок, чтобы вытягивал тёплое, когда это нужно. Вентиляцию сделали из толстых выдолбленных стволов, которые Роман выжёг и зачистил изнутри.

Хранилище надземное росло чуть поодаль, тоже неторопливо. Столбы для него мы врубали в землю глубже локтя, обжигали нижнюю часть в костре, чтобы не сгнили за два года. Расстояние между столбами выбрали так, чтобы корзины уходили двумя рядами, а проход оставался свободным. Пол поднимали высоко, чтобы кошка могла ходить, а собака не доставала, и чтобы мышь прыгать не могла. Внутри натянули поперечины для вешалок, сверху набросали лёгкую соломенную крышу на растяжках. Когда вечером шёл ветер из оврага, в хранилище гудело, как в лёгких, именно так и надо.

Прошла неделя такой жизни, и мы позволили себе передышку. Матвей предложил тихий стол на лугу за ручьём, где трава теперь невысокая и мягкая. Не пир, а просто стол после большого дела. Женщины принесли пресные лепёшки, сушёную рыбу, которую кто-то выменял неделю назад, свежую редиску с солью. Никита поставил глиняный кувшин с брагой. Брага была лёгкая, с едва слышным яблочным духом. Мужики выпили по кружке и посветлели глазами. Роман усмехнулся и сказал, что от такой браги рука не дрогнет, а язык не завяжется. Дарья рассмеялась тихо, Марфа громко, Лёнька набрался смелости и сел ближе, чем обычно. Пели вполголоса, больше насвистывали. Савелий сказал, что в хороший день музыка тише разговоров. Мы кивнули.

После этого стола вернулись к делам, будто их и не бросали. Погреб углубили до человеческого роста с половиной. Стены обшили до конца, в углу оставили место под полку для горшков с травой и стеклянных банок, но последних у нас не было, значит будут глиняные и деревянные вёдра. Пол утрамбовали деревянными плашками, принесли первый песок и рассыпали тонким ковром. Дверной проём выложили из плотного бруса, поселили внутрь простую раму, на неё доски. Наружную дверь сделали толще, на наклон, чтобы закрывалась сама от тяжести. Между ними оставили пустую щель, чтобы холод держался.

Одновременно шла заготовка в лесу. Не один поход, а цепочка дней. Утром мужчины задавали ход для лошадей и возвращались к полудню, а женщины с подростками уходили в тенистые места за луговиной, за черникой, потом выше за брусникой. Марфа знала каждую кочку. Она показывала пальцем на куст, говорила, что здесь кислить траву нельзя, а здесь можно. Мы сушили белые грибы тонкими пластами на верёвках, лисички тоже сушили, хоть они капризные, а грузди уже шли в засол. Солили грубо, как умели, но я попросил не жалеть соли на слои, потому что иначе будет обида. Дарья кивнула и сказала, что соли мало. Вот тут и вышел разговор о дальнем солончаке.

В деревне были двое, кто ходил в люди за солью. Они знали тропу очень хорошо. Мы с Матвеем поговорили с ними. Звали их Яков и Остап. Яков широкоплечий, спокойный, Остап сухой, быстрый. Они сказали, что солончак далеко и не всегда щедр, а чаще меняют соль у тех, кто ближе к большой дороге. Надо отнести товар, чтобы не идти с пустыми руками. Я подумал и сказал, что товар у нас будет простой, не роскошь, но честный. Пучки сушёного белого гриба, связки травы, что лечит живот, пара мешочков сушёного гороха, немного рыбы, если у Никиты останется. Матвей сказал, что добавит от себя полсотни свежих дощечек для ремонта повозок. Яков кивнул. Это ценят. Остап улыбнулся, сказал, что у него язык лёгкий, а глаза честные, значит, и выменяем правильнее. Мы составили список того, что нужно. Соль, соль, ещё раз соль. Немного грубой ткани под мешочки. Десять кусков хозяйственного мыла. Пара железных колец под петли, если попадётся. Яков сказал, что всё это можно поднять, только идти надо вчетвером и с сильной лошадью. На это Матвей поморщился, лошадей всего три. Пожалели, покрутили в голове и решили так. Пойдут трое. Яков, Остап и Пётр. Лошадь возьмут у Никиты. Никита вздохнул, но кивнул. Я записал в блокнот дату выхода. Дарья сказала из тени, что в путь нужно дать людям сухую лепёшку, жменьку гороха и кружку браги. Браги не жалко. Я улыбнулся. Правильно.

С утра никого не надо было созывать. Каждый просто шёл к своему делу. Лёнька сам проверял глиняные чашки на слизня, сам сушил на солнце вывернутые на ночь корыта, сам приносил золу из печи. Никита рубил жёрдочки, проверял упряжь. Гаврила таскал ведёрки песка, как взрослый. Роман настраивал плуг, даже когда нам не нужно было пахать именно в этот день. Матвей отдавал распоряжения коротко, но слышно, и никогда не говорил лишнего. Мне в такой жизни было просто. Я делал свою работу, и она ложилась в их порядок, как будто всегда так было.

Погода тем временем менялась, как меняется настроение у усталого человека. День