Адмирал Империи – 57 - Дмитрий Николаевич Коровников

Александрович соблюдал, даже после все этих разоблачений и обвинений в не легитимности юного государя. Пусть мальчик пленник, пусть война между ними — он все равно носит корону. Это требует уважения.

— Ваше Величество, — произнес граф, и голос был торжественным, без издевки, — добро пожаловать на борт линкора «Петропавловск». Прошу простить обстоятельства нашей встречи. Надеюсь, полковник Бахметьев и его люди обращались с вами достойно.

Император смотрел на него снизу вверх, и в его детском лице было что-то странное. Какая-то отстраненность, словно мальчик был здесь физически, но мысленно находился где-то далеко. Лицо спокойное — слишком спокойное. Глаза ясные, но пустые. Никаких эмоций. Никакого страха. Ничего. Молчание затянулось.

— Здравствуйте, Глеб Александрович, — наконец, тихо произнес император. — Простите… Я немного…

— О, не извиняйтесь, — воскликнул Шереметьев, польщенный уже тем, что император знает его имя. — Я все понимаю и сожалею, Ваше Величество. Ведь ваша сестра погибла, защищая вас и думая, что это враги. Она дралась храбро, до самого конца. Умерла с оружием в руках, как подобает воину. Примите мои искренние сочувствия вашей потере.

Что-то промелькнуло в глазах императора — что-то похожее на печаль, но такое… неправильное. Словно эмоция была имитацией, а не настоящим чувством. Мальчик кивнул, принимая упоминание о смерти сестры с холодным спокойствием, которое показалось Шереметьеву странным.

«Шок, — решил граф. — Ребенок в шоке. Он еще этого не осознал. Когда дойдет, будут слезы и истерика. Но сейчас паренек словно отключился от реальности».

— Понятно, — произнес император ровным голосом. — Благодарю за добрые слова, граф Шереметьев.

Слишком формально. Слишком холодно. Но Шереметьев перестал на это обращать внимание, отбрасывая сомнения и продолжая свою игру.

— Прошу следовать за мной, Ваше Величество. Я покажу вам корабль. Хочу, чтобы вы поняли: что мы относимся к вам с уважением. К сожалению вы наш пленник, да. Но вы все еще император.

Они сели в лифтовую капсулу, доставившую их на верхнюю палубу, и граф намеренно провел императора через весь центральные проходы — мимо боевых постов, мимо экипажа, который замирал и отдавал честь при виде маленькой фигурки в окружении охраны. Психологическое давление. Демонстрация силы. Пусть мальчик увидит мощь «Петропавловска», поймет масштаб того, против кого сражаются он и его люди.

«Странно, — думал Шереметьев, наблюдая за императором краем глаза. — Мальчик совершенно не реагирует. Идет как на автомате. Смотрит прямо перед собой. Не задает вопросов. Не выказывает любопытства. Словно его не волнует, где он находится».

Тревога было шевельнулась в глубине сознания, но командующий отмахнулся от нее. Шок. Просто шок. Ребенок пережил штурм, потерял сестру, оказался в плену на незнакомом линкоре вместо своей уютной постели. Конечно же, он замкнулся в себе.

Двери распахнулись, и они вышли на командный мостик — огромное пространство, заполненное офицерами, голографическими экранами, тактической картой и суетой. Сердце корабля. Мозг всей операции.

Они присутствующие встали по стойке смирно при виде своего командующего и императора.

Шереметьев чувствовал гордость, переполняющую грудь. Вот они — его люди. Вот он — его триумф. Вот она — его победа, воплощенная в маленькой фигурке восьмилетнего мальчика, полностью зависящего от воли стоящего рядом адмирала.

— Господа офицеры, — произнес граф торжественно, — представляю вам Его Величество императора Ивана Константиновича Романова. Операция по его захвату завершена успешно. Война нами практически выиграна.

Офицеры молчали, не зная, как реагировать. Приветствовать пленного императора? Радоваться его захвату? Ситуация была двусмысленной и от этого неудобной.

Шереметьев подвел мальчика к главному тактической карте, на которой разворачивалась битва — метки кораблей, плазменные трассы, вспышки взрывов на щитах.

— Видите, Ваше Величество? — произнес граф, указывая на метки определенного цвета. — Вот ваш флот. Вернее то, что от него осталось… Двадцать три корабля разной степени повреждений, потому, как целых и боеспособный в Балтийском космофлоте к этому моменту в секторе уже не осталось. Они сражаются храбро, это правда. Но обречены. Численное превосходство на нашей стороне. Вы, наверное, уже знаете, что через несколько часов прибудут подкрепления контр-адмирала Василькова. Но, к этому моменту мы уничтожим «каре» балтийцев, а затем…

Он специально не договаривал, давая мальчику самому представить картину полного разгрома. Но император, вместо того чтобы смотреть на карту, вдруг повернулся и посмотрел прямо на графа. И в этом взгляде было что-то такое, что заставило Шереметьева замолчать на полуслове.

Нечто максимально холодное.

В глазах мальчика не было эмоций. Вообще. Словно на адмирала смотрели не живые глаза, а стеклянные линзы. И в этих линзах мелькнуло что-то красное — отблеск экранов?

— Граф Шереметьев, — произнес император, и его голос вдруг стал менее человеческим, — у меня к вам один вопрос.

Тревога, дремавшая в глубине сознания графа, вдруг проснулась и начала расти, превращаясь в панику. Что-то было не так. Что-то в этом мальчике было ужасно, катастрофически не так.

— Да, Ваше Величество? — Глеб Александрович услышал, как его собственный голос дрогнул.

— Вы когда-нибудь слышали о термобарической взрывчатке?

Мир словно замер. Граф смотрел на императора, пытаясь понять, что означает этот вопрос. Зачем ребенку спрашивать про взрывчатку? Какое отношение это имеет к…

И тут картинка сложилась в его голове с ужасающей, смертельной ясностью.

Операция, которая прошла слишком гладко. Гинце, который открыл все двери, но не вышел навстречу и не полетел на шаттле. А главное — император, который был слишком спокоен. Который не плакал. Который не боялся. Который вел себя как…

«Как машина, — осознал Шереметьев, и ужас сдавил горло командующего. — Господи. Это не ребенок. Это не император. Это…»

Мальчик улыбнулся — и эта улыбка была совершенно механической, лишенной малейшего человеческого тепла. В его глазах что-то щелкнуло, вспыхнув красным светом. Не отблеск. Не помеха. А индикатор.

Индикатор активации.

— Нет, — прошептал граф, и в этом слове была вся его боль, весь ужас, все понимание. — Нет, это невозможно. Мы захватили императора. Мы…

— Вы захватили то, что вам дали захватить, — произнес андроид голосом, который больше не пытался звучать по-детски.

Шереметьев открыл рот, чтобы крикнуть — приказ об эвакуации, предупреждение, что угодно. Но звуки не успели сформироваться.

«Вот и триумф», — это была последняя мысль адмирала Глеба Александровича Шереметьева.

Взрыв на командном мостике «Петропавловска» был настолько мощным, что его увидели все корабли обоих сражающихся флотов. Линкор, стоявший в безопасности далеко от линии боя, вдруг вспыхнул, словно внутри зажгли миниатюрное солнце. Его носовая секция — та, где располагался командный мостик — просто испарилась в шаре плазмы и раскаленного металла, который расширялся, поглощая соседние отсеки, разрывая переборки, деформируя корпус.

Ударная волна прокатилась по кораблю как пульс умирающего сердца. Энергосистемы перегрузились и отказали одновременно. Щиты мигнули