Моя чужая новая жизнь - Anestezya

можете обращаться ко мне Мартин, — Файгль пару раз сморгнул и уже более трезво посмотрел на меня. — Кстати, Эрин, давно хочу спросить… Вы так и не помирились с отцом? Блядь, вот дался вам всем мой мифический папаша!

— Он по-прежнему считает, что мне лучше не появляться в Германии, — печально вздохнула я. — Вы же понимаете, при его должности он не может позволить себе признать дочь-полукровку.

— На мой взгляд он… перестраховывается, — чуть запинаясь, ответил Файгль. — Безусловно русские сейчас наши враги. И всё из-за проклятого коммунизма… Но ведь ваша бабушка, кажется, принадлежала к аристократии?

— Она была фрейлиной императрицы, — ну, а почему бы и нет? — И естественно ненавидела коммунистов, погубивших её семью. Бедняжка до самой смерти скорбела, видя, во что превратили её страну.

— Идеи равенства — это же утопия, вы согласны?

— Конечно, — я плеснула ему в стакан коньяка и чисто символически себе. — У меня есть ещё один тост. За процветание нашей страны.

Файгль неловко отсалютировал и, поморщившись, проглотил лошадиную дозу коньяка.

— Я обязательно поговорю с Вильгельмом, — Файгль слегка подзавис. — Безусловно для женщины важно состояться как жена и мать, но сейчас вы нужны здесь.

— Да, мне уже говорили, что хорошее знание русского можно использовать не только, чтобы переводить документы.

Вот он, мой звёздный час. Пока он ещё хоть что-то соображает, нужно заронить в его голову правильные мысли.

— Интере-е-есно, — протянул он.

— Герр штурмбаннфюрер хотел поручить мне очень важное задание, — я продолжала соблазнять новыми перспективами. — Втереться в доверие к русской партизанке, убедить её, что я шпионка, и попытаться выведать нужную информацию. Можно попробовать использовать эту идею на наших пленных.

— Вы думаете, у вас получится? — прищурился он.

— Почему нет? — я невозмутимо похрустывала галетой. — Герр Штейнбреннер отдал мне перехваченную шифровку партизан. Я скажу им, что кое-кто в Алексеевке уцелел и их срочно нужно переправить через линию фронта.

— Что ж, можно попробовать завтра, — кивнул он, расслабленно откинувшись на стуле.

— А чего ждать? Тут каждый день на счету.

— Боюсь, я немного не в форме, — смущённо улыбнулся гауптман.

— Так вам же и не придётся допрашивать их.

— Хорошо, давайте попробуем, — сдался Файгль.

— Только сначала выпьем за успех, — я вылила остатки коньяка ему в стакан и схватила свой, нетронутый с прошлого тоста. — Я, знаете ли, немного нервничаю.

Ещё бы мне не нервничать. Файгль выглядел подпитым, но не в хлам, как я размечталась, и уже резво тащил меня отвечать за свои слова.

— Позвольте, я провожу вас.

О-о-о, всё, беру свои слова обратно. Как только мы встали, стало ясно, что распитие винишка вперемешку с коньяком всё-таки не прошло бесследно. Гауптмана качало и штормило во все стороны, а учитывая, что он галантно взял меня под руку, я качалась вместе с ним.

Нет, я всё-таки крута. Напоить Файгля до невменяемости всего за пару часов… Это надо уметь.

— Эрин… ничего не бойтесь. Я… ик… с вами.

«Ты хоть помнишь, куда мы собрались идти?» — хотела спросить я, благо сарай с пленными был недалеко от штаба.

— Прстите… — его штормануло так, что я впечаталась в деревянную стену.

Блин, он что собрался задрыхнуть, используя моё плечо как подушку?

— Всё в порядке? — на нас квадратными глазами смотрели двое солдатиков из его дивизии.

— Вы же видите, что нет, — как можно тише ответила я. — Герр гауптман получил неприятные вести из дома. Проводите его на квартиру.

— Конечно, — ребята осторожно забрали у меня угашенную тушку Файгля и, дружно качаясь, побрели к избам.

— И не вздумайте болтать о том, что видели, ясно? — прошипела я вдогонку.

Болтать они конечно будут, но тут уж ничего не поделать. Я подошла к сараю, возле которого крутился третий солдат.

— Открой дверь.

Он удивлённо вскинул глаза:

— Зачем?

— У меня приказ гауптмана допросить пленных.

— Но… гауптман…

— Ты будешь обсуждать его приказы? — ледяным тоном уточнила я.

— Конечно нет, — мальчишка послушно лязгнул засовом.

Я почувствовала, как мои смелость и решительность стремительно улетучиваются. В голове как всегда ни единой путной мысли. Та ещё задачка — убедить несгибаемых советских бойцов довериться вражеской гадине.

— Чего припёрлась? — неприязненно посмотрел на меня напарник Паши. — Опять допрашивать?

Я покачала головой, смотря при этом на Пашу. Узнал, нет?

— Скажи ещё, фрицы нас с извинениями отпускают.

— Если действительно хотите бежать, то хотя бы выслушайте меня, — я уже привыкла к такой реакции и с каким-то равнодушием поняла, что если бы не Паша, не пошевелила бы и пальцем, спасая вот таких идейных коммунистов.

— Вот что, девонька, топай отсюда и начальству своему скажи, что советские солдаты в сговор с врагами не вступают и на провокации не поддадутся, — резко припечатал мужик.

Всё правильно, у них нет никаких оснований мне верить, а часики-то тикают. Если здесь опять соберётся солдатня, провернуть побег будет в разы сложнее.

— Немцы не знают, что я собираюсь сделать.

— И как ты себе это представляешь? — Паша изучающе смотрел мне в глаза. — Просто отпустишь нас?

— Вы возьмёте меня в заложники и попробуете прорваться к своим.

Мужик недоверчиво засмеялся:

— Ну-ну, шпрехай дальше, что ты там ещё придумала?

— Часовой пока один. Если его оглушить и запереть в сарае, у вас будет немного форы, чтобы незаметно свалить. Если не поторопитесь, вернутся остальные, — сколько они там будут возиться с Файглем, не колыбельные же ему поют? — Тогда провернуть побег будет сложнее.

Мужчины напряжённо переглянулись.

— Да ну, она нас проверяет или издевается, — сплюнул недоверчивый красноармеец. — Фрицы горазды на такое.

Паша продолжал смотреть на меня. Не сказала бы, что с осуждением или презрением, скорее так, словно пытался что-то для себя понять.

— Возьми, — я протянула ему свой парабеллум.

На секунду промелькнула мысль: «Ой, ду-у-ура», — ведь что мешает им сейчас меня просто-наспросто пристрелить, чтоб не мучиться сомнениями и догадками? Да нет, не верю я, что мой дед бы смог выстрелить в лоб беззащитной девушке, но с другой стороны я и не верила, что смогу когда-нибудь решиться на убийство.