журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

за столом сидела, в полировке, как озерце, отражалась, хозяин курить разрешил, вода опять же для желающих, покурили, чтоб храбрость миру явить, водицки пивнули, а тяпкины-ляпкины к водичке не допустились, по стеночке притулились, спинок преданно не касаясь, одергивая кители да пиджаки с депутатскими красивыми значками.

Ох и орал на них отец и радетель, как фельдфебель орал, кулаком только в харю не тыкал, так лучше бы кулаком, с говном ведь мешал, поднимая у стенки поочередно. Ах, у вас трудности, и матюка вставляет, ах, у вас объективные сложности, и опять матюка, женская часть делегации и бровью не ведет, понимают момент, а твои детки, отвечай нам, где питаются, да ты скажи, скажи, вот всем нам скажи, где твои детки кофий кушать изволят!.. Чтоб в двадцать четыре часа!.. Пока столовую не запустите — полевая кухня чтоб приезжала — падайте в ноги военным, хочешь, сам кашеварь, но пища должна быть горячей, заруби на носу, горячей, чтоб грела, чтоб обжигала, чтоб не обзаводилась молодежь язвами, холерой там разной... Почему телефона нет, там что, советской власти нет, или там не наши люди живут, не советские!.. А дома у тебя есть телефон!.. Сколько реально надо, чтоб кабель пробросить?.. Две недели, говоришь, добренько, добренько, так и запишем — шесть дней... Что!? Ладно, уговорил, семь дней, об исполнении доложить мне лично... Через семь деньков снимаю я трубочку, а там гудочки, пи-пи, а я номер набираю, уши мыл, все понял, могу повторить, но-мер... Сегодня чтоб рация была установлена, не завтра,, учти — сегодня! А у рации — страж порядка, как положено, с погонами, круглосуточно... А то ходят они, понимаешь, вокруг центра, под фонарями, с девками хиханьки, яйцами трясут, а там, понимаешь, детишек наших преступный элемент ножами режет!.. Ты мне партбилетом за любую драку ответишь! Ночью, сегодня же, сам на пост позвоню! С дорогой что, карту давай, так, три километра, руки не дошли, деньги кончились, техника поломалась?.. Из своих заплатишь, дорожник хренов, понял, нет, штиблетами утрамбуешь!.. Три километра, три дня, ни часом больше, вот к этой вот минуте через три дня — правительственная трасса, как стеклышко!.. Автобус чтоб, как часы, какой интервал, товарищи, вас устраивает?.. Так и запишем, от семи до двенадцати минут, проедусь в обязательном порядке, все дела брошу, а на автобусе прокачусь, это я просто обещаю. Какие еще пожелания?.. Может, упустили чего?.. Вот так за текучкой, за суетой упускаем, товарищи, мелочи, а из мелочей-то вся наша жизнь состоит. Почаще надо бы нам встречаться, вот какой я делаю вывод, мой кабинет для вас всегда открыт, прямиком ко мне, безо всяких, вместе будем решать вопросы, рука, как говорится, об руку...

Чуть ли не в тот же день собрал Горячев руководство института, другой уже был разговор, на сто восемьдесят градусов другой, высек всех подряд, как детей провинившихся, выявить зачинщиков, поименно, кто на чужую мельницу воду льет. А кого выявлять, если все ревели, все орали, все требовали потребовать, кого выявлять. И когда гроб несли, никто ж специально не командовал, само решилось, чтоб пешком, это потом, когда комсомольский секретарь, Савенко, на „Волге" черной прилетел, обогнал, перехватить, в автобусы распихать, тогда уже сознательно решили не подчиниться, сгрудились к гробу поближе, так и шли, в окружении черных „Волг“, пустых автобусов, канареек с мигалками.

Парторгом факультета Горский тогда был, Александр Игнатьич, на нем барский гнев и замкнулся, да он и сам на себя все взял. Добрейший Александр Игнатьич, ученый, умница, знаток советской литературы. Тогда у него был первый инфаркт. Через месяц второй и последний. Снова висел на привычном месте портрет в черной рамке, снова рев, запах валерьянки, похоронили и Горского.

На могиле Горского очень красивый потом поставили памятник: глыба черного мрамора, одна сторона отшлифована, портрет в полный рост, как живой, непременно сказанет тот, кто знал его, даже сигарета едва приметно дымится в опущенной правой руке, но это уже много спустя заметалось, когда слезы перестали мешать, недалеко от входа могила, на центральной аллее, поэтому частенько видимся.

Ходил слушок, мол, будут репрессии, мол, копают органы, копают, и все вроде бы с сочувствием поглядывали в сторону двух-трех предполагаемых жертв, был среди которых и Бузотер. Уж очень он много всяких бредовых идей толкал, из крайности в крайность кидался, путаный человек, дерганый, свирепый по части идей, дворник сейчас в столице, конечно, писатель, чего только не буровил, надо же — отделить школу от государства, какая чушь — независимая пресса, какой политический ляп — сухой закон в стране, да ты подумай, подумай чего плетешь, садовая голова — передать власть Советам, слыханное ли дело!..

Обошлось с Бузотером, сунули диплом в зубы, катись колбаской.

А Закадычный, не попав в свою Англию-Францию, запаниковал, заметался, похороны, когда портретик нес, боком выходят, больше за душой ничего, чист, как стеклышко. А раз чист, значит, поехал, а как поехал, так до сих пор и ездит. Много спустя узнал, подозревали его в распространении самиздата, вот уж где ни сном ни духом, ложной оказалась информация, утку запустил ретивый какой-то стукач. Стоит ли удивляться, не раз еще на него анонимки писали, в органы, в обком, в ЦК, бестолковые, надо сказать, анонимки, но ведь мешает кому-то жить, гложет кого-то злоба, не дает покоя чужая карьера, размах, успех.

Самиздат теперь издан легально, читай — не хочу, что лишний раз подтверждает прямую выгоду жизни долгой, переживающей времена. Многое можно забыть, многое само забудется, изживется, что поделаешь, остаются обрубки, будто пеньки, где прежде лес шумел.

Патрон

Я потерял патрон. Стало то событием из ряда вон. Интересно, там, в Афганистане, такая ж строгая по патронам отчетность? Но до Афганистана оставалось чуть больше года.

Потерял и потерял, выпал из рожка, из подсумка, черт бы его знал, откуда и куда он выпал. Старшины в части не было, в город срочно убыл, поэтому и рожки с патронами и автоматы передавали мы напрямую, из рук в руки. Я свое оружие передал лучшему можно сказать другу, узбеку, Бахтияру Садыкову.

— А патрончик? — сахарно спрашивает Бахтияр.

— Какой, — удивляюсь, — патрончик?

— Ай, нехорошо! — еще шире лыбится Бахтияр и показывает рожок, в котором верхняя дырочка пустая.

Господи, этого не хватало!.. Выкрошил все патроны в пилотку, пересчитал, точно, пятьдесят девять в двух рожках, одного не хватает. В подсумок — нет, в автомат не досылал, но и автомат глянул, все в порядке, патронник пустой.