Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

внука, то естественным образом заменила его лицо лицом Тиму, когда тот был мальчишкой. Ее плоть и кровь, сын ее сына, был убит ее собственной рукой, а она отказалась даже повидаться с ним до того, как мальчик пересек Реку-по-которой-ничто-не-плавает.

Лицо Джиа исказилось. Не важно, как сильно старалась она отрешиться от человеческих чувств, она была всего лишь смертной женщиной.

– Мне пришлось взобраться достаточно высоко, чтобы увидеть картину целиком; расширить сердце, чтобы вместить судьбы миллионов; ожесточить душу, дабы сжимать острые грани Милости Королей, – проговорила Джиа, и из глаз у нее брызнули слезы. – Но, поднимаясь наверх, я замечала, что постепенно превращаюсь из одуванчика в корабельную сосну, из креветки – в крубена, из воробья – в сокола-мингена. Мне не под силу больше рассматривать жизни людей как отдельных личностей, будь то дара или льуку. Они стали строчками в гроссбухе, цифрами в оценке военной силы, безымянными камнями на доске кюпа, чей удел зависит от того, за кого они играют – за белых или за черных. Ах, Тиму, сын мой, как же я подвела тебя!

Кого Йелу сидел в сочувственном молчании. Его глаза тоже увлажнились.

Наконец, когда рыдания Джиа стихли, он заговорил снова:

– Имея в качестве оружия только растение, вы одержали над льуку сокрушительную победу, способную встать в один ряд с величайшими кампаниями Гин Мадзоти. Имея в качестве наставника только опыт, вы сконструировали способную к принятию коллективных решений саморегулирующуюся, самоуправляющуюся и самообучающуюся государственную машину, не уступающую любому изобретению Луана Цзиаджи. В этом мире, полном воистину страшных путей, вы нашли тропу, позволяющую претерпеть минимум страданий. Вы сберегли душу Дара среди ужасов всеобщей войны.

Но его слова не утешили Джиа.

– Я не могу спать, мой верный друг, – посетовала она. – Не могу смежить веки без того, чтобы не увидеть лица всех тех, кому причинила зло.

– Знаю, дорогая подруга, – ответил Кого. – Мы с вами оба стары и оба страдаем от мук совести. Для нас пришло время отойти в сторону и уступить дорогу молодому поколению.

Как бы мы ни старались, однако не способны заглянуть в будущее, ну, если только совсем чуть-чуть: таков уж удел смертных. Дети должны прокладывать свой собственный путь, независимый от тропы, по которой шли их предки, – это одновременно проклятие и благословение.

Сажающий желудь не доживет до той поры, когда можно будет укрыться в тени раскидистого дуба; человек, строящий город-корабль, не поведет его через неведомый шторм. Я прошу вас отложить в сторону Милость Королей и поверить, что Мудрость Народа будет в надежных руках народа Дара, защищать который вы почитали своим долгом. Живая машина государства наделена своим собственным умом и умением прозревать будущее.

Избавьтесь от гордыни, нашептывающей вам, что вы способны увидеть конец истории, разработать совершенную систему, довести замысел до идеального завершения. Примите смирение сомнений. Вы – всего лишь одна пара рук среди множества, одна пара глаз среди миллионов. Вы больше не императрица, но одна из народа Дара. Только тогда затеянная вами революция увенчается настоящим успехом. Лишь в этом случае вы сумеете собственным своим поступком воплотить в жизнь мутагэ.

Так говорил Кого Йелу.

Его очертания, как и всего в комнате, расплывались перед глазами Джиа, но она не делала попыток утереть слезы.

Длинные колонны фигур, как живые, проходили мимо нее. Ей снова захотелось закричать на них, но она поняла, что это вовсе не боги Дара.

Друзья, враги, возлюбленные, пересекшие Реку-по-которой-ничто-не-плавает: Куни и Рисана, Ото Крин, Гин Мадзоти, Тиму и Фиро, Ви и Шидо, Скелет-Хохотун, Надзу Тей, Тодьу, Тифан Хуто…

Джиа не бралась определить, прощение или ненависть выражают их лица, симпатию или вражду. Как бы она ни пыталась разглядеть детали, лица отказывались становиться более четкими. Все эти люди только кивали, предлагая ей увидеть в себе всего лишь смертную женщину, часть народа Дара.

Одна за другой фигуры таяли на пестром ковре Островов Дара, среди кишащей массы людей, в этой огромной живой машине, которая не нуждалась больше в ее руке, а быть может, и вообще никогда в ней не нуждалась.

– Только один вопрос, – сказала она. – Кого, как ты узнал, что у меня есть противоядие?

– Вы же травница, Джиа. Целительница. Вы никогда не стали бы изобретать яд, не создав к нему противоядия, ибо сие противоречит вашей природе.

Боги наделяют каждого из нас разными дарами, и долг смертных употребить их с наибольшей пользой.

Она кивнула и встала:

– Сообщи императрице Шидзоне, что я к ее услугам. Я подчиняюсь суду настоящего.

Глава 55

Капитуляция

Пан, первый месяц двенадцатого года правления Сезона Бурь

По традиции первый указ каждого императора знаменовал начало нового правления и объявлял его название, которое призвано было задать тон политике государя. Но императрица Шидзона отказалась так поступить. Вместо этого первым ее официальным действием на посту главы государства стало издание книги.

За созданием множества книг-зеркал надзирали таинственный безымянный молодой механик и его наставница – мастер Рати Йера. Машины, подключенные к шелкокрапинным мельницам Императорской академии, работали день и ночь. Тысячи экземпляров новой книги были созданы и доставлены воздушными кораблями во все уголки островов Дара.

Произведение под незамысловатым названием «Признания» состояло из двух частей. Первую вырезала Джиа Матиза, подробно рассказав о своем занявшем десять с лишним лет замысле обойти официальные институты власти и законы имперской бюрократии, чтобы вести тайную войну против льуку. Вторую часть надиктовала Гозтан Рьото, а затем ее рассказ перевели на классический ано: то было подробное последовательное повествование о кровавых репрессиях, осуществленных против местного населения правителями Укьу-Тааса.

На широких проспектах Пана возчики наемных экипажей горячо спорили с пассажирами; в подвесных чайных домах Мюнинга посетители оживленно обсуждали книгу за закусками и травяными настоями; на просторной Храмовой площади Гинпена ораторы поочередно взбирались на импровизированные трибуны из ящиков с товаром, чтобы произнести пламенные речи – как за, так и против. Даже на шумных рынках прагматичной Тоадзы продавцы и покупатели не могли удержаться, чтобы не обменяться суждениями о политике, покуда вели ожесточенный торг о цене дневного улова…

Казалось, буквально у каждого в Дара есть свое мнение о бывшем регенте Джиа Матизе и о договоре, который предстояло в ближайшее время подписать с льуку.

Пока пэкьу Дьана и императрица Шидзона вели напряженные переговоры, обсуждая окончательные условия капитуляции льуку, в качестве предварительного шага было заключено перемирие, – это позволяло начать незамедлительно оказывать помощь и без того уже много претерпевшим жителям Руи и Дасу. Дара предстояло ввести свою армию в Укьу-Тааса,