Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Чтобы помешать кому-либо заподозрить ее истинные намерения, Джиа отвлекала наблюдателей, черня собственное имя. Она изображала из себя узурпатора, сделала фаворитом принца Гимото, которого вовсе даже не собиралась возвышать над истинным наследником, окружила себя красивыми юношами, давая повод думать, что не знает границ в удовлетворении собственных аппетитов, репрессировала генералов и принижала ветеранов, всячески усиливая впечатление, что ее цель заключается исключительно в умиротворении льуку.

Джиа выжидала, когда льуку не только сделаются полностью зависимыми от улучшенных ягод дзоми, но также станут жертвами самообмана. А уж когда плоды ее плана наконец созреют, придет время действовать без жалости. Подобно всем великим отравительницам, Джиа работала ловко и неприметно. Тольуса была наркотиком, доступным лишь льуку и перебежчикам высокого ранга, и не затрагивала простое население. А отравляющий эффект складывался из двух компонентов: потребления улучшенной тольусы и последующего воздержания.

Но императрица не была удовлетворена. Наделенная умением заглядывать за горизонт, она видела опасность в результате собственных действий.

Ее мечтой всегда было создать Дара, в котором совершенно не важно, кто сидит на троне. Даже самый лучший король рано или поздно умрет, только хорошая государственная система способна обеспечить счастье народа на длительный период, за пределами жизни одного смертного. Но план Джиа предусматривал применение тайных инструментов, не подвластных закону, содержание военной силы, не подконтрольной гражданской власти, концентрацию власти, не знающую ограничений легитимности, консенсуса, регулирующих и сдерживающих инструментов.

Чтобы разбить льуку, не развязывая при этом войны, ей следовало превратиться в тирана. Чтобы спасти людей, избавив Дара от разложения, ей приходилось разложиться самой. Этот парадокс создавал проблему, которая требовала разрешения.

Поступки основателей империи служат конституционными актами для следующих поколений и имеют силу прецедента. Джиа не могла допустить, чтобы ее пример проторил дорогу для новых тиранов: будущих Гегемонов, Гин Мадзоти, Фиро и даже – это особенно важно – для другой Джиа.

И тогда императрица стала параллельно реализовывать второй план: создавать, формировать, тренировать и усовершенствовать живую машину государства. Собрав способных советников и разбив их на соперничающие друг с другом команды, она воплотила идею воспламенистов, считавших, что людьми движут скорее стремление побеждать и нежелание проигрывать, чем высокие идеалы моралистов, направленные на достижение великой мечты, а не на удовлетворение насущных потребностей. Отступив в сторону и передав власть постепенно разраставшейся и очищавшей свои ряды бюрократии, Джиа подтвердила уверенность моделистов в том, что из отдельных элементов, каждый из которых предназначен для решения своей задачи, можно собрать огромную машину, направленную на достижение одной цели. А еще это отвечало архетипу поточников о гармоничном потоке, возникающем из первоначального хаоса.

Накрыв вуалью Трон Одуванчика, чтобы изолировать его от законного наследника, она также поместила пальцы многих на рукоять меча под названием Милость Королей. У народа всегда есть право восстать с оружием против тирана, но Джиа хотелось найти другой путь – такой, который в случае необходимости позволит саду отстранить сбившегося с пути садовника, не принеся в жертву жизни миллионов. Она готовила собственное падение, создавая прецедент мирного восстания, системного переворота, бескровного акта государственной измены.

Миг настал. Плантации ягод дзоми на горе Рапа были сожжены дотла. Тифан Хуто сам разодрал себе горло. Льуку погрузились в пучину жажды тольусы, и буквально за одну ночь несокрушимая империя, построенная на жестокости и обожествлении смерти, рухнула.

И почти в тот же миг семена, вброшенные Джиа в совесть госпожи Сото, дали всходы и расцвели. Сото обнародовала правду – по крайней мере, ту часть правды, которую Джиа хотела открыть, – о том, как императрица предавала и убивала.

Джиа добилась успеха, но при этом была внутренне опустошена. Мучительные годы реализации плана против неумолимого врага подтачивали ее сердце; вина за жестокие поступки в отношении безвинных жертв отягощала совесть. Она была рада, что саморегулирующаяся, самокорректирующаяся государственная машина, построить которую ей стоило стольких трудов, оказалась в итоге достаточно мощной, чтобы преодолеть власть суверена, и готова бросить вызов ей самой.

Подобно шелкопряду, довершившему последнюю петлю перед тем, как запечатать себя в кокон и отправиться в этом саване в кипящий котел, она убила самых преданных своих защитниц – женщин, которых любила, как родных дочерей, – и запустила революцию, направленную против ее власти. Императрица намеревалась унести тайну с собой в могилу. Она хотела стать последней одинокой жертвой, необходимой для запуска нового режима, – режима, при котором империя Дара не станет больше полагаться на мудрого правителя, но будет мудрой сама по себе.

Умело исполненный план не отличим от чуда, особенно если его творец способен проявлять по отношению к себе жестокость неменьшую, чем к своим врагам.

Кого Йелу умолк.

По лицу Джиа струились слезы.

Ее поняли, ее увидели. Хотя она старалась заковать свое сердце в лед и смириться с непониманием, однако стремление обрести родственную душу, почувствовать, как твое сердце бьется в такт с другим, не умирает никогда.

– Ты сплел чудесную историю, – заметила Джиа, утерев следы слез и предприняв последнюю отчаянную попытку дать бой. – Но это всего лишь история.

– Не могу в одиночку претендовать на лавры автора, – промолвил Кого. – Дзоми тоже разделяла мои подозрения. Мы слили воедино наши знания и латали дыры в конструкциях друг друга, пока не убедились, что рыба взвешена достаточно точно. Нет историй более чудесных, чем истории правдивые.

– Неординарные догадки требуют неопровержимых доказательств, – возразила Джиа: она скорее прохрипела, чем проговорила эти слова.

Взгляд Кого лучился сочувствием. Он увидел на ее лице все необходимые доказательства.

– Вы были одновременно режиссером и ведущей актрисой представления в Большом зале для приемов, – заключил премьер-министр. – То была кульминация обмана длиною в жизнь, затеянного ради блага народа Дара, ради воплощения мутагэ. То была грандиозная работа, достойная императрицы Дара. – Кого преклонил колени в мипа рари, после чего с трудом распрямил спину. Груз лет и бремя ответственности не щадят никого. – Но и в финале это было постановочное действо, – продолжил он более суровым тоном. – Бескровная революция – это ложь.

– Любой шаг государя и повелителей Дара – это спектакль, – парировала Джиа. – Такова природа политики. Но даже постановочное действо, если зрители в него верят, способно войти в анналы истории и стать моделью, способной сдерживать и вдохновлять грядущие поколения. Эти постановки не ложь, как ты выразился, но прочное основание для лучшей жизни народа Дара.

– Я решил покинуть пост премьер-министра и уже объявил о своей отставке, – сказал Кого Йелу.

– Почему? – спросила Джиа в крайнем