Чайная буря - Хафса Файзал

– Один-единственный охранник для наблюдения снаружи и внутри, – проговорил Лаит, разглядывая чертеж. – Я им займусь.

– Это же вампиры Атерея. Не геройствуй, – сказала Арти. – Сначала я все оценю.

– Чудесно. Напомни, кого мы там должны обокрасть? – спросил Маттео.

– Ты что, весь последний час ушами хлопал? – поинтересовался Джин.

– Нет, у кого внутри Атерея вы планируете выкрасть книгу учета?

Арти свела брови.

– Не думаю, что…

– У вампира по имени Пенн, – вмешался Лаит.

– Пенн, – медленно повторил Маттео и, прищурившись, поглядел на Арти. – То бишь у Пенна Арундела, главы Атерея?

Арти отвела глаза, придвинула к себе чертежи и провела пальцем по контурам домов, высившихся слева от Атерея. Красиво нарисовано. Работы Маттео напоминали его самого: вневременные, утонченные и в какой-то мере – Арти не смогла бы подобрать слов, чтобы точно описать это ощущение, – чувственные.

– У главы? – переспросила Флик. – Это осложняет наш план?

– Необязательно, – сказал Маттео, и Арти вспомнилась прошлая ночь. Он определенно знает больше, чем следовало бы.

– Почему это необязательно? – осведомился Джин, и Арти поняла, что он смотрит на нее, явно гадая, знала ли она об этом заранее. – Он же глава Атерея. Похоже, кто-то забыл упомянуть эту существенную деталь.

– Он глава Атерея, и это значит, что он будет занят благотворительным аукционом, – пояснил Маттео. – Он не будет отсиживаться у себя в кабинете.

Джин не сводил глаз с Арти.

– Ну и хорошо. – Флик подалась вперед. – Забавно ведь, как Атерей блестит даже в тени старой часовой башни?

– О да, это же величайшее изобретение бледнолицых – большие-пребольшие часы, – заявил Джин и наконец-то отвел взгляд.

Лаит скривился.

– Изобретение? Да они просто к минарету приделали часы. Зачем нужна башня, если она не служит усилителем голоса?

– Чтобы напоминать о прошествии времени, – ответила Арти, обводя пальцем остроконечный контур башни. – К нашему всеобщему сожалению, в этой бледнолицей стране голоса тех, кто может их подать, и так прекрасно слышны. – Арти скатала чертежи в рулон и нахлобучила кепку на голову. – Пойдемте-ка взглянем на это место.

Маттео подошел к низкому комоду и достал из ящика мягкие кожаные перчатки и затемненные очки. Затем забрал у Джина зонт и раскрыл его, несмотря на протесты владельца.

– Прекрасный хмурый день для прогулки.

– И правда прекрасный день для прогулки, – согласилась Флик.

– Время обеда прошло, и улица Плюща уже должна была опустеть, – сказала Арти, достав из кармана часы, потому что в доме часов не заметила. Маттео воззрился на этот маленький предмет. Вампиры не были любителями отмечать течение времени. Арти подозревала, что часы служили им неприятным напоминанием о собственном бессмертии, из-за которого они обречены следить за сменой поколений и жить в забвении.

Расположение Атерея подле часовой башни казалось поистине жестокой шуткой.

– Не кисни. – Арти изобразила улыбку. – Пока дело не сделано, я с тебя глаз не спущу.

Маттео надел свои затемненные очки.

– Умеешь подбодрить мужчину, дорогая.

* * *

На обратном пути – после того как они осмотрели Атерей – у Арти в голове начал складываться план. Джин объявил, что вот-вот умрет от голода, Флик тоже была явно едва жива, поэтому они зашли в кофейню.

– В кофейню, а не в «Дрейф»? – протянул Маттео. Он устроился под маркизой, пристроив зонт Джина у себя на коленях, и запрокинул голову.

Арти задумалась, как часто Маттео вообще выходит из дома в светлое время суток. День и правда был очень хмурый: небо над Белым Ревом почти всегда было затянуто смогом, но такая хмарь, как сегодня, – большая редкость. Дело было не только в том, что прямой солнечный свет вредил вампирам, просто Маттео не смог бы долго скрывать свою тайну, ведь нежить не отбрасывала теней. Кто-нибудь да заметил бы.

– Что подумают твои завсегдатаи, если увидят нас здесь? – спросил он.

Арти пожала плечами и выдвинула для себя стул. Люди всегда голодны, а голодные псы не умеют хранить верность.

– Наши завсегдатаи приходят в «Дрейф», поскольку сами того хотят, а не потому, что мы принуждаем их к этому с корыстной целью. Жадность – враг успеха.

В «Дрейфе» был лучший чай, который заваривала и дополняла выпечкой лучшая команда. Если кому-то хочется тратить свои с трудом заработанные деньги на что-то менее вкусное – что ж, пускай. На ошибках учатся.

– Сколько морали, – фыркнул Лаит. – А как насчет всех тех секретов, что ты коллекционируешь? За них ты приплачиваешь?

– Я плачу за секреты Эттении столько же, сколько Эттения платит за все изуверства, что творит. Ни-че-го, – с напряжением в голове ответила Арти.

– Понимаешь, мораль Арти – она как море. Кого-то милует, кого-то нет, – сказал Джин и вошел в кофейню.

– Это мы заметили, – проворчал Лаит.

Страж раздражал Арти, и она не могла понять почему. Лаиту удавалось вызывать в ней гнев, не сравнимый с обычной злостью. Гнев, который пылал у нее в груди, горел в нутре. Арти была в замешательстве.

Официант поставил перед Лаитом поднос с чашкой кофе, ложкой и сахарницей.

– Как вам Эттения? – спросила у стража Флик.

Лаит на секунду задумался.

– Промышленная, очень деловая страна, но почему-то все здесь какое-то невыразительное. Особенно еда.

Арти мало что помнила из своей жизни вне Эттении. Когда она закрывала глаза и отваживалась вызвать в мыслях Цейлан – место, которое звала домом, пока ее не бросили в лодчонку и не столкнули ту в море, – ей вспоминались вовсе не острые блюда, не липкая жара и не пышная растительность – зрение затягивала красная пелена. Красное было повсюду. У нее на руках. В прибое, на мундирах, на предводителях захватчиков, спрашивали с которых меньше, чем с нищих на улицах.

Джин вернулся с надкушенным пирожным, истекавшим темным как кровь малиновым джемом, и бумажным пакетом, на котором виднелся маслянистый отпечаток штруделя. Джин бросил взгляд на чайную чашку, которую проходивший мимо официант нес внутрь, и вздохнул.

– Нет, вы только представьте: влюбляетесь в кого-то, а потом обнаруживаете, что этот человек заваривает чудовищно слабый чай.

Дожевав пирожное, он уселся за столик, а у Флик заурчало в животе. Джин, нахмурившись, смял пакет со штруделем и отодвинул его подальше, затем вытер руки носовым платком с монограммой в виде буквы Д. Уголок платка был опален. После пожара минуло много лет, но Джин все еще надеялся, что его родители живы.

Арти никогда не разделяла его надежду – в открытую. Она изучила все, что осталось от дома родителей Джина, и, пошантажировав нескольких чиновников, выяснила: пожар у Сивангов не был несчастным случаем. Но не имея ни явных