Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

Тиэко поморщилась.

— Что-то нет желания вдаваться в политику, Мик. Извини… Давно хотела почитать, а дома нет времени. Извини.

— Нет-нет! Это ты меня извини. Просто, заинтересовала твоя книга. Сам обожаю фантастику. У нас переводили и издавали Клиффорда Саймака и Гарри Гаррисона, — сообщил я и пошёл купаться и валяться на песочке. Одним глазом косясь на Тиэко, впрочем.

Глядя на то, что от меня отстала со своим бадминтоном Тиэко, на меня стали обращать внимание другие старшие девчонки. Я, как оказалось, был их ровесником, и они перестали меня опасаться. Тем более, что я сносно понимал о чём они говорят и неплохо говорил в пределах «чуть больше русско-японского разговорника». Словарный запас у меня был, откровенно говоря, не большой, но я не стеснялся, говорил относительно чисто, уверенно. К тому же я проявлял интерес к и их жизни и ребята увидели во мне нормального собеседника.

Поначалу я «тупо» приставал с расспросами, типа: «Ходишь ли ты в Японии в кино? И любишь ли фильмы про самураев?», но тема про самураев не «проканала». Потом я как-то спросил одного парня: «А ты в Японии купаешься в море?», «А далеко заплываешь?», «А при тебе кто-нибудь тонул?», «А у меня друг чуть не утонул, когда ему было двенадцать лет, и он спасал меня, когда тонул я». После этого начались расспросы, подтянулись другие ребята, и меня «уговорили» рассказать, как всё случилось. Причём, я не забыл упомянуть, что после того, как друг очнулся, он стал отлично разбираться в радиотехнике, а раньше ни бум-бум…

Не знаю, выдал ли я государственную тайну, но с меня подписку о неразглашении не брали, а сказал я чистую правду. Зато ребята вдруг стали вспоминать, что тоже знают случаи, когда после того, как кто-то перенёс травму или клиническую смерть, приобретал особые способности.

Тогда я продемонстрировал шрам на голове, рассказал его историю и как я пролежал в комме два месяца, а после неё стал всё легко запоминать и хорошо рисовать. Вот и японский язык освоил за один месяц.

Мне не поверили, и стали проверять, подсовывая, разные книжки, но на японском языке. Но я от них со смехом «отбояривался». Тогда кто-то сбегал к Тиэко и попросил у неё её книгу. Та спросила: «Для чего?». Ей объяснили, что будут проверять мою память. Тиэко удивилась и пришла с книжкой сама. Протянув её мне открытую на том месте, где читала, она с интересом, словно на экзотического жука, посмотрела на меня.

— Хе-хе… Сейчас я вам устрою цирк шапито, — подумал я, посмотрев на обе страницы книги и тут же её захлопнув.

— Under the pressure of his stare, — начал я, — she turned half away, exposing her profile. And he realized there was no single and precise thing that brought her beauty to focus. The face was oval under a cap of hair the color of polished bronze. Her eyes were set wide, as green and clear as the morning skies of Caladan. The nose was small, the mouth wide and generous. Her figure was good but scant: tall and with its curves gone to slimness…[1]

Хе-хе-хе… Фотографически запомнить книжный текст для меня было плёвым делом. А вот осознать его, я мог только прочитав его и, желательно, несколько раз. Вот если бы меня попросили пересказать, или спросить, о чём написано, то я бы этого сделать не смог, а воспроизвести увиденное — легко. Однако, когда Тиэко забрала у меня книгу и сказала:

— Давай ещё раз!, а я закрыв глаза «прочитал» то же самое ещё раз, все японцы — и не только — буквально «выпали в осадок».

* * *

[1] Под давлением его взгляда она полуобернулась, показав свой профиль. И он понял, что не было ничего особенного в её красоте. Лицо было овальным, с шапкой волос цвета полированной бронзы. Глаза были широко расставлены, зелёные и ясные, как утреннее небо Каладана. Нос был маленьким, рот — широким и щедрым. Фигура была хорошей, но худощавой: высокая, с плавными изгибами.

Глава 14

— Ну, и зачем ты это сделал? — спросил меня мой «внутренний голос». — И про Джона рассказал, и себя выставил суперменом?

— Скучно мне…

— Да, ладно, скучно ему. Перед Тиэко рисуешься? Смотри… Гэбэшники замучают тебя после лагеря.

— С чего бы это? Ил они не знали, что я изменился после комы? А куратор зачем? А Виктор? А Пырков?

— Так ты сам себя связал с Джони. Ты, практически, уровнял своё состояние с его аномалией. А про его «изменения» они кое-что уже знают, раз спрятали.

— Да и фиг с ними! — скривился я. — Зато сейчас я в центре японского внимания, а Тиэко снова проявляет ко мне интерес, и мне не надо кружиться вокруг неё, выполняя обязанности телохранителя на расстоянии.

— Вот ты хитрый! — хмыкнул «внутренний голос». — Придумал объяснение для куратора?

— А заодно получил кучу японцев, желающих обучить меня японскому языку.

Процесс запоминания иероглифов шёл полным ходом. Сначала я запоминал их визуально и фонетически, потому, что японцы русского языка не знали. Мне дали какую-то книжку и я визуально запомнив иероглифы, написал их на доске, чем вызвал оглушительные эмоции восторга у сидящих за партами до того скромных «зрителей».

Потом мне несколько раз «озвучили» мной написанное, и я ста называть те иероглифы, на которые, вразнобой, указывала Тиэко. Публика совсем взбесилась. Японцы едва не «ходили на головах».

Вожатый Саша Филимонов помог мне с переводом иероглифов — у него имелся японо-русский словарь — и я принялся их заучивать, читая, переводя и укладывая в свою матрицу словарный запас.

Книжка, по которой я изучал иероглифы, оказалась романом Роджера Желязны «Этот бессмертный». Также оказалось, что «предок» перечитавший всего, как он утверждал, Желязного, именно эту книгу не читал и сильно ею заинтересовался. Лично меня сюжет, почему-то, не очень заинтересовал и я, пройдя испытания, устроенные мне «гостями», книгу её хозяйке вернул.

Однако, не тут-то было. Хозяйка книги Тосико, девушка лет двадцати пяти, выполнявшая роль сопровождающего воспитателя детей средней группы, спросила меня, не буду ли я так любезен, продолжить своё обучение японскому языку, а заодно почитать книгу её детишкам, которые, в отличие от меня, явно заинтересовались апокалиптическим сюжетом романа. Я вспомнил приоткрытые от удивления