Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест

ней концентрировался, но как только моё внимание переключалось на ногу, она отключалась. И ещё рука не могла находиться под контролем слишком долго. Постепенно мой контроль над нейронами руки утухал. Меня жутко бесило, что я со временем утрачиваю контроль, а предок только издевался надо мной.

- Зато на одном органе ты можешь концентрироваться бесконечно долго и с большей приятностью для себя. Ха-ха!

Это он имел ввиду мои эксперименты с концентрацией внимания и получении контроля над органом, главным для мужчины, как его назвала практикантка Любочка. Ей и мне удалось добиться неплохого результата сначала в экзоскелете, а потом и без него. Причём весь ход экспериментов и результаты энцефалограммы Любочка аккуратно занесла в свой «дневник наблюдений» и даже взяла образцы, хе-хе, генетического материала. Причём, профессор похвалил Любочку с очень серьёзным выражением лица и пообещал пригласить её в свою московскую клинику на ординатуру, если она закончит вуз с отличными результатами. Главное, что моего разрешения на эксперимент никто не спросил. Воспользовались, млять, беспомощным состоянием… Ох и странный это народ, учёные… На что только не готовы ради науки?

Профессору Коновалову результаты эксперимента нравились. Он каждое утро врывался в помещение, где находился я, уже обслуживаемый, как арабский шейх, несколькими молодыми красавицами практикантками – не выбрал профессор ни одной уродины - и кидался на ленту энцефалографа. Он изучал её под большой лупой, прикрученной к его рабочему столу, миллиметр за миллиметром. Он тыкал в неё простым карандашом, что-то отмечал, при этом бормоча, или напевая, и записывал себе в свой рабочий дневник.

- Молодой человек, молодой человек… Вы не представляете, как я благодарен судьбе, что она занесла меня в такие, э-э-э, е*еня, прости Господи. Я уже здесь четвёртый месяц, а всё ещё не хочу в столицу, молодой человек! Каждое утро я просыпаясь и поминаю этот город с благодарностью. Хотя здесь такая серость, что можно сдохнуть от тоски.

- У нас летом хорошо, - с трудом проговорил я, утомлённый его ежеутренними сентенциями в адрес моего любимого Владивостока.

Брови профессора взлетели, рот раскрылся и он едва не сел на пол, но Верочка – другая помощница – быстро подставила ему стул.

Проговорил я фразу чисто и ровно, тренируя её вот уже с неделю. Прошёл март и функции речи у меня постепенно восстанавливались, но говорить так чисто, по мнению профессора, я ещё не был в состоянии. Однако – был и говорил.

Что тут началось? Просто, какой-то лингво-логопедический конкурс на самое сложно-произносимое слово. Со всеми словами я не справился, но был на высоте. Гордился мной и «предок», тоже приложивший не мало усилий на этой стезе.

Глава 13

Двадцать пятого марта меня выписали на домашний режим. Профессор, забрав с собой кровать-экзоскелет, уехал в столицу. Он оказался не «просто» профессором, а целым директором НИИ нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко. И, на самом деле, не он сам проводил операцию. Проводили операцию местные врачи, но под его непосредственным контролем и по его рекомендациям. Однако это нисколько не умаляло его заслуг в деле спасения моей жизни. Да и его дальнейшие действия безусловно способствовали моей реабилитации. А уж корейская кровать…

Мы с «предком» тоже, конечно приложили кучу усилий, чтобы восстановить функции организма. И они, эти усилия, ещё продолжались, только их никто не видел. Организм вроде начал функционировать, но до его нормальных кондиций было ещё как до Китая, простите, раком. Даже, не то, что до нормальных, а до ненормальных кондиций. Ага… Хоть до каких-нибудь кондиций.

Да, передвигался я уже самостоятельно и даже не на кресле-каталке, а на костылях. Однако те передвижения были на весьма короткие дистанции и ощущались мной, как марафон. Как пять метров – для улитки. И примерно с такой же скоростью. Да-а-а…

Зато я смог отказаться от унизительных санитарных процедур, перейдя на самообслуживание. И это за месяц мучительных тренировок было удивительное, по словам профессора, достижение. Уезжая, он обещал организовать симпозиум по поводу моего «воскресения» из мёртвых и ускоренной реабилитации. По крайней мене анализы всего, что они у меня взяли перед выпиской, были близки к норме. Это мы с «предком» стали больше заниматься внутренними органами. Так как девочки-практикантки так усердствовали с моим телом, что большее уже становилось врагом хорошего.

Пока они занимались «раскачкой» моих мышечных нейронов, мы с «предком» концентрировались на работе печени, почек, селезёнки, сердца и лёгких. С лёгкими поначалу случилась почти беда. Они воспалились и я заработал пневмонию, которую врачи с «предком» победили недели за две. Но, если бы не моё второе я, могло бы быть очень плохо. Лёгкие отказывались растягиваться, рвались, воспалялись и гнили. Прямо беде-беда. Даже я испугался, взволнованный суетой «Василича».

Сам-то я, в отличие от него, своего состояния не видел. Это он существовал в оболочке, окружающей и тело, и все его внутренние органы и получал любую о них информацию. Мой разум сидел в черепной коробке и как я не старался управлять нейронами своего тела, ничего хорошего не получалось. Да лучше бы и не пытался.

Я уже рассказывал про попытки «ручного» управления руками и ногами… Кхе-кхе… Пока сам «предок» не взялся за гармонизацию процесса, разноладица не прекратилась. После этого я, как не заставлял «предок» представлял нейроны только всем «скопом». Но, кстати, процесс реабилитации нейронов почему-то пошёл быстрее.

Сам я на улицу ещё был не ходок, зато стали заходить друзья. Первой прибежала сестра Ирка, потом – Валерка, потом Громов Сергей. Оказалось про меня ему сказали Мисюрина и Васильева, а потом, когда он после болезни пришёл в школу, вся она «гудела» от того, что Людмила Давыдовна уволилась, а я, спасая её от падения, сам разбил себе голову и лежу после операции в коме.

- Ничего не помню, Серёжа, что хотел у тебя спросить. Но, наверное, это касается тех деталей, что лежат у меня на балконе мёртвым грузом. Помнишь, Женька Дряхлов с Нотами двести третьими мудрил, вставляя в них усилители?

- Что ж не помнить? – серьёзно сказал Громов. – У меня до сих пор его техника лежит. Семёныч забрал из Женькиной квартиры на Набережной и привёз мне. Сказал, что так сказал Женька. Вот и лежат. Тоже мёртвым грузом. А у тебя, что за детали? Старьё, наверное. Мы тогда из чего только не лепили эти усилители. Но они очень хорошо себя показали. Но, всё-таки, лучше собирать усилок отдельным блоком, а Ноту оставить прставкой. А от