Родная партия - Глеб Ковзик

Служанка с охами и вздохами вбежала с плоской кастрюлей. От блюда шел дымок, золотая корочка ещё шипела. Кастрюлю поставили в центр стола. Римма со слезливыми глазами смотрела то на меня, то на Григория Максимовича, совершенно растерянная; Виктория Револиевна вырвала из её рук деревянную ложку и принялась самолично раздирать несчастное блюдо.

– Одни проблемы с вами, Римма, сущий кошмар какой-то. Запеканка – легкая гастрономия. Тут сложностей быть не должно. Семейный ужин, а простой ну катастрофический, – ложка в руке Виктории Револиевны елозила по запеканке так, будто тупым ножом режут корову.

– Я прошу прощения. Виктория Револиевна, позвольте ножом подрезать…

– Не надо! – закричала хозяйка.

Ситуация зашла в тупик. Или прорываться с боем, и тогда Григорий Максимович может вновь психануть и полезть с кулаками, или отступить, и тогда поступлюсь принципами, словлю отвратительнейший тильт неуважения себя. Или дать компромисс. Что им нужно взамен? Умоляю, только не ребенка.

– Всё равно этот вопрос следует решить, папа и мама.

– Так решай же. Только нормально решай, по-человечески, с умом! – лицо Григория Максимовича покраснело от гнева.

– Я съеду от вас, как только получу новую должность.

Трое посмотрели на меня так, будто совершенно признание в диком, невероятном преступлении. Сожрал рыбок из аквариума Виктории Револиевны. Или всё-таки изнасиловал Лиру.

– Какую ещё должность? – спросил папа “Андрея Ивановича”.

– Какая разница? Как только утвердят в новой должности, то подам заявление на предоставление служебной квартиры.

– Я никогда не верил в миражи… – пропел Григорий Максимович. – Пусть так. Хорошо. По рукам.

– Гриша? – рот Виктории Револиевны исказился от страха.

– Пусть. Он ведь уже женился, перестал пить и перестал попадать в неприятности. Пусть. И Лира может ужать его молодую безбашенность. Хорошо, пусть получит сначала должность, а потом переезжает вместе с женой в отдельную квартиру.

Мне стало плохо. Подступила тошнота, в груди болело. Хотелось сбежать из квартиры. Римма поддела кусок запеканки, положила на тарелку и отстранилась.

– Андрюша, что за должность, ты хоть скажи нам, – Виктория Револиевна от волнения случайно мокнула палец в свой суп.

– Какая… — мою реплику прервал телефон.

Звонок шел из коридора. Римма поспешила к нему:

– Добрый вечер, с кем я разговариваю? Да, всё верно. Представьтесь, пожалуйста. Молодой человек, Иванов в одной Москве тысячи. Хорошо, сейчас передам, – Римма позвала меня. – Андрей Григорьевич, вас к телефону. Мужчина представился как Иван Витальевич.

– Кто это? – вопрос “отца” оставил без ответа.

В трубку громко дышали, да и посторонний шум сильно фонил. Кажется, это был звук рычащей дороги.

– Привет, – прозвучало на той стороне провода.

– Иван? – я не узнал его голос. – Как вовремя ты позвонил. Привет.

– Буду короток. У меня новость.

– Надеюсь, что хорошая. Других я слушать пока не хочу и не буду.

– Послезавтра я отправлюсь в командировку. У меня был разговор. Наверху произойдет передвижка.

– Что это значит?

– Это значит, Андрей, что появился шанс исполнить задуманное. Постарайся сделать всё как надо.

– Как же я пойму, что нужно сделать? – разговор загадками раздражал меня.

Повисло молчание.

– Алле?

– Ты поймешь. Позовут. Соберись. Мне стоило больших трудов узнать про передвижку.

– Ясно. Спасибо тебе, Вань. Слушай… – постарался спросить как можно тише. – А есть ли в вашем каком-нибудь НИИ служебная квартира? Может, ты знаешь.

Снова молчание.

– Я не справочное бюро, – с придыханием повесили трубку.

В гостиной все ждали. Сев за стол, взялся за запеканку. Недурно. Теперь у меня появился реальный шанс отыграть сегодняшний трэш с родителями. В скором времени дадут повышение, я получу козырь на руки, перееду в квартиру.

Но внутри всё равно осталась боль… Прогнулся. Обеспечил всем необходимым хотелку Григория Максимовича. Энная уступка в его пользу. Хуже того, приходится брать на себя чужую вину, молча соглашаться с тем, что да, бывший пьяница, развратник и пропащий.

– Андрюша, кто это? – Виктория Револиевна, дабы сбросить накопившуюся злобную атмосферу, показательно взялась за вилку. – По работе?

– Готовьтесь к моему переезду, – сухо ответил я, доедая запеканку.

Глава 13. Маневрирую и побеждаю

Клочок бумаги, подложенный в ящичек стола, красноречиво сообщил: “Стукалина убирают”. Интэрестинг. Кто принес, кто такой Стукалин, почему уберут…

У меня было не очень много сведений об этом человеке. За несколько месяцев поработать с заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС удалось только на общих совещаниях. Можно сказать, на истфаке его не обсуждали, фамилия не всплывала. Это далеко не брежневская фигура уровня Суслова, хотя и Стукалин выходец из той же застойной эпохи. Побыть наедине с ним не довелось, но по документам я точно знал, что он ведает в ЦК КПСС агитпропом.

Что ещё? По осторожным оценкам, у Стукалина крайне консервативные взгляды на идеологию. Его уход поможет взять под контроль культурное воздействие на общество.

Судя по почерку и цвету чернил, записку оставил Курочка. У Татьяны удалось выяснить, что он приходил в кабинет “в не самое удачное время”, когда ей пришлось отлучиться, а больше оставлять было некому. Откуда мой друг узнал про скорую опалу Стукалина, мне непонятно. Спрошу при встрече, какая птичка принесла ему на хвостике инсайд.

Я развалился в кресле, расслабив галстук и закинув руки за голову. Что поделать, товарищ Стукалин... Коммунистическая номенклатура любила подсаживать своих же в угоду ещё большей власти. Капиталы в СССР в частных руках не очень-то накопишь, обменять их сложно, зато власть – настоящий и ценнейший ресурс, волшебный в деле избавления от дефицита.

В попытках вспомнить, что стоит за выходом Стукалина из игры, на ум приходит только одна фамилия – Яковлев. Но что случилось? Александр Николаевич подсадил конкурента? Стукалин потерял доверие Горбачева? Стукалин был жестким сторонником марксизма-ленинизма и непримиримости к реформизму? Возможно, наступил на пятку генсеку, а тот его не простил. Снова жалею, что нет под рукой айпада и Wi-Fi. Пределы человеческой памяти сужают качество принимаемых мной решений.

Но такова природа любой элиты, склонной не к консенсусу, а к конкуренции, номенклатурные коммунисты почти