Родная партия - Глеб Ковзик

– Кто это? – удивилась Лира.

– Маловероятно, что тебя интересуют такие личности.

– Ты просишь о помощи, но не говоришь про свой интерес. Необычно. Неприятно. Сложно привыкнуть, что передо мной не Андрей Иванович.

– Просто думаю, зачем перегружать лишней информацией.

– Я разве идеальная девочка, Андрюша? Всё делать, как надо, не буду. Большая ошибка, если ожидаешь от меня игры в приказы.

– Усложняешь.

Листок вернули обратно.

– Ну ладно! – пошел на мировую. – Играешь в драму, Лира. Короче, это сын моего водителя. Он служил в Афганистане, пока не пропал. Обещал исполнить просьбу, найти парня.

– Так кто теперь передо мной? Робин Гуд? Помогаешь бедным? – усмехнулась Лира.

– Леонид здорово помог мне в трудную минуту. И да, хочу помочь простому человеку. В той жизни у меня простая судьба обычного чела. Я в 2028-м не элитарий.

Лира медленно покивала. Похоже, ей не нравилось такое прошение.

– Что ж, в горести и радости, – сказала она, забирая листок. – Сообщу как смогу. И ничего не обещаю. Кстати, тебе пора.

– Так скоро? – расстроился я. – Мы могли поговорить о будущей истории всего. И ты так и не дала ответ об отъезде.

– Не сегодня. Скоро приедет гость, – Лира засуетилась, забегала по квартире, наспех пытаясь прибраться.

На прощание меня обняли, вручили ещё один кусок шоколадного торта и улыбчиво закрыли перед носом дверь. Собака соседки отчаянно залаяла через дверь рядом.

Вот такая у меня “жена”. Спасибо и на том.

После свадьбы Григорий Максимович, как и полагается семейному тирану, успешно продавивший свое желание, расцвел как настоящий розовый пион на клумбе. От него теперь исходил исключительно позитивный и “добрячковый” вайб — прежде суровый мужчина настолько расслабился, что принялся чаще улыбаться, играть в розовые ласки с Викторией Револиевной, по-доброму разговаривал со мной, даже с редкой каплей директорского уважения. Подлинно дистиллированное счастье.

Чем дальше от свадьбы, тем больше ненависти. Я его не простил. Психологический урод — он и в советское время урод. Всё никак не нарадуется тому, что принудил меня по всем фронтам. “Папа Андрея Ивановича” воспользовался слабым положением, протолкнув все самые желанные хотелки, и сейчас в состоянии эйфории проводил беседу за ужином:

– Ты сегодня от у Лиры приехал?

– Да.

Улыбка до ушей. Виктория Револиевна мягко тронула мужа в плечо; в ответ пошла целая речь про будущие поколения Озёровых, про внуков и правнуков, будущих советских дипломатов и министров. Кринж. Чувствую себя рабом, племенным быком для размножения.

— Бесконечно рад за тебя, Андрей. Наконец-то встал на путь истинный. Когда отправитесь с Лирой в путешествие? — за завтраком его самочувствие обычно лучше, чем вечером, после работы на заводе.

— Бесконечно рад за тебя, папа. Пока не знаю.

— Съездите в Крым, посетите Ялту. Или на Кавказ. Как насчет Сочи? Может, подсобить чем-нибудь?

— Спасибо, но мы решим самостоятельно.

– Что ж… – ему не хватало долгой выдержки. Он явно подбирал слова, так как в моих глазах считывал безразличие. – Должно быть, вам виднее.

– Современная молодежь хочет быть самостоятельной, – поддержала меня Виктория Револиевна. – Римма, принесите мясную запеканку.

– Ещё не приготовилась, – служанка умело разливала суп по тарелкам.

– Ну сколько можно ждать, что там опять случилось с духовкой? – у Виктории Револиевны любое недоразумение, связанное с Риммой, мгновенно вызывает боль. – Гриша, рецепт передала Валентина Петровна.

– Да я что, против? С умом только, по разуму делать. Но свадьба без медового месяца… нет, не понимаю такого.

– Кстати говоря, я хочу обратиться к руководству с просьбой выдать служебное жилье.

У Виктории Револиевны в суп упала ложка. Римма застыла с половником. Даже часы на стене замерли в ожидании.

– Римма, принесите запеканку, – разорвала молчание хозяйка стола.

Служанка поспешно ушла на кухню.

— Это серьезное решение… — прогудел Григорий Максимович. — Даже не знаю. Андрей, не торопишься ли? Тесно в нашей квартире? Или Лире не нравится? Зачем так спешить, не понимаю.

“Мне не нравится с тобой жить, осел ты заводской, — клокотало у меня в душе. — Вот что ты докопался? С марта твой “Андрей Иванович”, который отныне Григорьевич, практически не пьет. Ни вина, ни шампанского. Наложил вину, что твой сынок синячил.

– Можно поменять комнаты, – предложила Виктория Револиевна. Похоже, и ей предложение не по вкусу. – Пусть к нам переезжает Лира. Возьмите кабинет Григория Максимовича, а он обустроится в твоей спальне. По метражу кабинет больше.

– Зачем? – раздраженно спросил я.

– Что ещё за зачем? – возмутился Григорий Максимович.

Пошла жара.

– Давайте спокойно поговорим – выставил вперед руку в знак примирения. – Я не хочу, чтобы ко мне отнеслись агрессивно и без достоинства.

Григорий Максимович аж рот раскрыл от изумления.

– Римма! – голос Виктории Револиевны прозвучал как выстрел. – Римма Аркадиевна! Где мясная запеканка?!

– Ещё чуть-чуть, – донеслось из кухни.

– Андрюша, мы за тебя беспокоимся, – начала “мама”. Она от нервов уронила салфетку, её пышная прическа из помпезной превратилась в напуганную. – Ты говоришь: “Хочу переехать в свою квартиру”. Честно говоря, я ничего против не имею. И Григорий Максимович, надо полагать, тоже заинтересован в твоем взрослении. Но ведь мы прекрасно помним, чем закончилась твоя первая попытка.

Ах вот оно что. Настоящий Андрей Иванович уже пробовал пожить в одиночку. И снова ловушка: я в заведомо проигрышной позиции, потому что об этой истории я узнал только сейчас. Кто знает, что этот комсомольский золотой мальчик натворил? Надеюсь, не убил никого. Быть в теле убийцы отвратительно.

– Давайте поговорим о прошлой попытке, – предложил я. – Да, получилось плохо.

– И этот человек называет попытку устроить алкопритон плохой! – Григорий Максимович хлопнул в ладоши. – Вот это номер! Восхитительно. Что дальше, героиновая путевка? Ты нас чуть ли не в ад загнал в тот раз. Сколько пришлось отбиваться от милиции, от следствия, сколько было сделано звонков, со счету сбились. Я чуть было партбилет не положил. Все сплетничали, говорили: “У Озёрова, а у Озёровых…” Ты только сейчас стал мужчиной, взялся за ум, пошел по нормальной дорожке. И это, прошу заметить, наша заслуга. Под пристальным наблюдением, так сказать.

–