Родная партия - Глеб Ковзик

что братья-близнецы каким-нибудь финансово-промышленным элитариям из стран Западной Европы. Удивительно, но попаданчество дало большие уроки в политике. Номенклатурщики те ещё лисы: хитрые, коварные, меркантильные и крайне дисциплинированные. Последнее качество развито до военного уровня. Партбилет как погоны, потерять категорически запрещено, ибо утрата подобна смерти, не только политической, но и часто социальной. После партбилета второй по значимости статус является принадлежность к какой-либо группировке.

Андрей Иванович держался за счет отца, столичного директора крупного производства. Московская прописка Григория Максимовича, а также его пролетарско-индустриальная биография способствовали крепкой спайке с большим числом известных номенклатурщиков. На этом, пожалуй, всё, связи его заканчивались. Поэтому мой “отец” так настойчиво давил на скорую женитьбу с Лирой. Прославившийся в прошлом как отчаянный и пьющий золотой ребенок, Андрею Ивановичу было бы чертовски сложно найти выгодную пассию.

Я сделал качественный рывок. Чтобы избавиться от маргинальности, пришлось действовать самым ярым сторонником антиалкогольной кампании. С седьмого мая почаще вставлял в свою речь “серьезную озабоченность” проблемой пьянства и алкоголизма, что долг каждого коммуниста в демонстрации на личном примере активной борьбы с подобными пороками. Проще говоря, просто цитировал постановление ЦК. Людей такое прибегание к речению положительно устраивало, я же относился к партийно-канцелярскому попугайничеству с огромным рофлом.

– Да, Серёжа, советский народ единодушен в том, что употребление спиртного нетерпимо для него. А ты, получается, оторван от советского народа. Кто ты? Буржуазный прихвостень, лицемерный дружок класса капиталистов и помещиков?

Курочка, давясь от смеха, обильно запивал положительные эмоции шампанским.

Одно стало ясно – вот оно, то самое окно возможностей, сообщенное Иваном. Если ему и было известно, то только от отца, работающего в Международном отделе ЦК. Наверное, слухи пошли быстро по аппарату, а он, давший обещание мне, решил исполнить задуманное через появление освободившегося места в руководстве партии.

Но как я реагирую на полученный инсайд? Самым что ни на есть парадоксальным образом. Вроде как должен радоваться, потому что выхожу на финальный круг по проблеме выживания в советском обществе: бронь от надзора КГБ, получение реальных рычагов власти, привилегии высшей номенклатуры, работа над изменением истории. Но вместе с тем меня одолевают поистине философские переживания.

Куда всё же подевался истинный Андрей Иванович? Я живу в его теле, используя его биографию, занимая социальный статус и роли, наконец, не давая возможности ему жить. У него нет никаких способов действовать и существовать в нашем мире. Теоретически Андрей Иванович умер. Ещё одна гипотеза – он застрял в разуме, находится как бы в тюрьме, задавлен моим сознанием. Можно ли отыскать его? Разговор с ним открыл большие тайны.

Если он умер, то я хочу знать, как именно. Например, он часто юзал алкоголь. Лег спать, остановка сердца и смерть. Примерно в тот же миг мое сознание перемещается в тело Андрея Ивановича. Либо он уснул, а я фактически убил его, вторгшись в пределы его разума. Мне не нравится такая мысль, но как вероятный сценарий рассматривать вполне можно.

Условное предположение – Стукалин не вписался в команду Горбачева. У нового генсека сейчас разворачиваются большие планы на перемены. Это ещё не Перестройка. Как верно в “Праге” предсказал Иван, началась попытка перезапустить политику Андропова. Пустая трата времени. Авторитарная модернизация. Хороший ход, когда знаешь, к чему идешь. А знал ли Андропов, куда ведет страну своими реформами? Принципиальных изменений, впрочем, сейчас ожидать не стоит. Это минус для страны, но плюс для меня: важнее всего задействовать свой потенциал на важнейших хронологических точках – событиях.

И здесь вновь всплывает болезненный вопрос. Зачем я вообще лезу в историю? Прошлое как процесс, в котором учесть всё на сто процентов крайне сложно. Вторгаясь в событие, я неизбежно создам… хм, как бы это назвать? Волна? Создам волну, что пройдется по ткани хронотопа, связи между временем и пространством. Что сделает эта волна, скажем, добравшись до Ленинграда? Или до Вашингтона? Что станет с Трампом в 1987-м, например, после моего предполагаемого вхождения в ЦК КПСС? Возможно, измененное событие спровоцирует цепочку мелких событий, а они паутиной разбегутся в недоступные участки – в такие, в какие не подберешься и не изменишь.

Масштабность изменений тоже важный фактор в сдерживании моих амбиций. Интервенция в историю может привести к ещё более худшему концу, чем он был у меня в 2028-м. Пока единственный способ, придуманный мной для того, чтобы купировать возможные последствия от изменений, заключается в бездействии. Нет дела – нет и тела.

Пора заканчивать с философией. Вышел в приемную, ищу глазами Татьяну. Её нет. Через пять минут она вернулась в кабинет, держа в руках весомую папку.

– Не подписала, – в голосе расстройство.

– Что случилось?

– Самой бы понять, Андрей Григорьевич. Отправилась к Виктору Максимовичу с документами на подпись, а там дверь закрыта, к секретарше тоже не зайти. И ещё Иван Иванович стоит, будто стережет.

– Иван Иванович?

– Елфимов.

– Ах да, точно. Только как понять, что стережет?

Татьяна пожала плечами:

– Я его таким вижу впервые.

– Может, приехал кто?

– Раз приехал человек, то очень важный. Мишин почти всегда доступен для контакта

– Например?

– Может быть, приехал член Политбюро. Это предположение и только.

– Понятно. Приготовьте чай, я буду у себя.

Хм. Как странно. Иван говорил, что скоро наступит момент для действий. Сегодня получил записку про Стукалина. Босс всех комсомольцев Мишин заперся в кабинете – возможно с кем-то важным. Член Политбюро, либо секретарь ЦК в стенах центрального аппарата комсомола… Елфимов, однажды попробовавший атаковать меня, стоит под дверью Мишина; со слов Курочки, Иван Иванович практически в шаге от того, чтобы занять должность заведующего Сектором учета кадров. Получение им таких полномочий даст контроль над кадровой политикой. Ему станет под силу формировать в нужном ключе кандидатуры на номенклатурные должности в аппарате комсомола и в союзных республиках.

А что, если Елфимов знает о незванном госте? Новая попытка выбросить Озёрова из комсомола. Пока раскидывал карандашом за и против, явился Курочка.

– Какое-то безумное величие, Андрй. Какой-то провинциальный королек заявился к Елфимову, – пожали мне руку.

– Ты о чем?

– Да зашел в отдел комсомольских органов, хожу по кабинетам, и в одном из них встречаю замурованного демона. Парень с южным акцентом, кудрявый такой, в сшитом костюмчике и надухаренный сидит на стульчике и потрясывает ножкой.

– Так и что? – новость о госте не удивила меня. – Рядовой случай.

– Да согласился бы с тобой, но…

– Что но?

– Ну, я