«Бис»-исход - Александр Владимирович Плетнёв

по начальной безнаказанности, так и лезли самолётами-разведчиками, наши высылали истребители – гоняли их. Ну, одному парню и выпало: поставили задачу перехватить где-то там над Северным Ледовитым, на пределе дальности, а по факту за точкой невозврата. Слетал, нарушителя сбил. Обратно, понятно, не дотянул, катапультировался. Всё сработало, и парашют, и надувная «резинка». И что? Проболтался в лодке до подхода спасателей. Заработал бронхиальную астму. И инвалидность. Всё, отлетался.

– Пошла работа, – привлёк внимание один из вахтенных, – товарищ командир, первого подобрали.

Рабочая частота была не особо загружена, тем не менее переговоры лётчиков на общем канале накладывались друг на друга. Слышно было, как с «Чапаева» попросили уточнить фамилию спасённого пилота. Тут же звучал голос одного из лётчиков истребительного прикрытия, ведущего какую-то из вертушек, показать место, где он сбросил буёк, предупреждая, что там, вероятно, потребуется экстренная медицинская помощь. Экипаж третьего Ка-25, в свою очередь, тоже заметил маркер-дым в отведённом ему секторе, сообщил. А затем уведомил об ещё одном обнаружении. Работа, несомненно, пошла. В небо выстреливались обусловленные сигнальные ракеты, собственно, как и сам громкий и характерный хлопающий звук работы соосных винтов вертолётов должен был послужить поводом сидящим на воде сбитым лётчикам давать о себе знать. Экипажам вертушек нужно было лишь, рыская в районе, собирать жатву.

Было бы всё так просто.

В общем-то, никто и не полагал, что всё пойдёт как по писаному, отработав в режиме челночных рейсов – не задерживаясь на палубе, ссаживая людей буквально на одном касании. Не оправдался расчёт и с полной загрузкой вертолётов. Хрипота эфира доносила до мостика все текущие рабочие моменты операции, переговоров спасателей с КП авианосца, и между собой.

– База, это борт «четыре-четыре», взял двоих. Придётся возвращаться, есть тяжёлый, требуется стационар.

– Есть, «четыре-четыре», ожидаем.

– Борт «четыре-четыре» вызывает «ноль третьего». Женя, это Соколов. У меня на борту один в критическом, не могу задерживаться. Вижу дым-маркер, даю наводку – полтора километра на юго-запад от настоящего места.

– Принято…

Не обошлось и без технических неполадок.

На переоборудованном Ка-25ПЛ вдруг заела лебёдка. Успевший благополучно разместиться в подъёмном сиденье лётчик внизу помахал рукой, мол, можете поднимать.

Техники завозились… без результата.

– Что там у вас, чего возитесь? – пилоту вертушки приходилось перекрикивать надрывную работу турбин и лопастей, больше полагаясь на жестикуляцию.

Ему отвечали тем же манером:

– Закусило! Не можем освободить трос, пока он под напряжением груза. Пассажира надо снова спустить в плотик, дав слабину, тогда…

– К чертям! – проорал командир экипажа. – Некогда. Дотащим его, как есть, на тросе.

Двадцать пять километров до авианосца на беспощадно продуваемой ветрами «тарзанке». Над палубой его болтало, вращая, не позволяя стабилизироваться… ловили в десяток рук.

Но и после выгрузки заевший в барабане трос высвободить не удалось, пришлось рубить конец топором, доложив уже на свой КП, что они на время выбывают из дела, возвращаясь на крейсер. Требовалась замена всей лебёдки с люлькой-прибамбасом.

Лупящая по перепонкам стрекоза отвалила. Внизу доставленного таким экстремальным образом командира авиагруппы Покрышева тискали, хлопали по плечу, спрашивая, «как он?» – тут же с придирчивым взглядом медик увлёк вниз к теплу, к горячему чаю, а может, и к чему-нибудь более в сто пятьдесят грамм горячительному. Матросы очищали палубу, уволакивая обрубленный трос, и только специально назначенный офицер с блокнотом, хмурясь, ставил очередную галочку, в этот раз во главе поэскадрильного списка… на авианосце вели поимённый учёт. И обратный отсчёт. И кого-то неизбежно не досчитывались…

Вертушки уже не по разу смотались туда-сюда, доставляя живой груз. Времени прошло немного, но достаточно, опознавательные цветные дымы́ в обозримом поле уже не наблюдались, наступал самый сложный этап поиска, когда надо было вглядываться в каждый ориентир на воде, продолжая кружить в барраже, зависая, отрабатывая проверкой каждый контакт.

Уже было несанкционированно, то бишь вне очереди, спасено несколько британских лётчиков. Сначала подцепили одного, «по ошибке спутав со своим» – именно так доложились пилоты, подобрав полубессознательного из воды. Затем ещё двух. Возможно, такой же оказией.

На эти факты вдруг пробило досель молчаливого особиста:

– Неизбежные издержки?

– Можно и так сказать. В ущерб нашим…

– А вопрос безопасности? Я о том, что если кто-то из британских лётчиков окажет сопротивление, откроет пальбу из личного оружия? Есть риск потерять вертолёт.

– Чушь. Какой дурак откажется от спасения.

– Не исключён и захват.

– Всё предусмотрено. В каждый экипаж включён вооружённый и натасканный матрос из ППДО. Дело знают.

* * *

Время уже тикало последние надежды.

– Не пора ли заканчивать? Скольких удалось вытащить? С «Чапаева» не информировали?

– Никак нет. Но просили ещё немного продолжить операцию. Недосчитались там кого-то.

– Я слышал…

Вертолёты ещё кружили, вырабатывая до последнего, ещё пытая удачу, в этот раз в отсутствии главных искомых, уже без оглядки, нет-нет да и подбирая англичан… актом милосердия.

Тем не менее всему есть предел. Эскадра неуклонно удалялась, увеличивалось челночное плечо туда-сюда, с «Чапаева», наконец, приняли данность и известили, что, по всей вероятности, из своих больше спасти никого не удастся. Время, то немногое, что могли выделить на спасательную операцию, истекло.

– Всё. Сворачиваемся! Отзывайте вертушки, гребём отсюда, – приказал Скопин.

Команда была озвучена в эфире для экипажей вертолётов. Равным образом отозвал «Яки» прикрытия и командный пункт «Чапаева».

Послушали, как на рабочей частоте один из лётчиков-истребителей заартачился, настаивая на продолжении поиска. Дело дошло до препирательств с руководителем полётов на повышенных тонах, пока кто-то там не вмешался, перехватив разговор, начальственным и категорическим приказом не гавкнул на упрямца:

– Иван, а ну-ка прекрати ваньку валять! Иначе отстраню от полётов к чёртовой матери! У нас теперь безлошадных на каждый оставшийся «Як» по трое!

– Слыхали? – покачал головой Скопин. – Круты они взбрыкнуть-то Герои-асы Советского Союза. Дисциплинка…

– С чего вы взяли, что там непременно… а кто это, по-вашему, был? – усомнился особист.

– Иван? Иваном Кожедуба звали. Там в авиагруппе они почитай все поголовно награждены высшей звездой. Кто-то и не по разу. Так-то. Ладно, старший помощник пока порулит. А я на перекур, вы со мной? – спросил так, из вежливости, но полковник вышел вслед, очевидно, вообще уже собираясь отправиться по своим делам. Решил всё же задержаться, возможно, тоже из вежливости. Стрельнул сигарету.

– У меня кишинёвские, – протянул раскрытую пачку Геннадьич, – свои не носите?

– Я бросаю.

– Ага, вижу, бросаете, – хмыкнул, кивнув пóходя на папку в руке особиста: – Старпом-то помог?

– Нет.

– Что-то серьёзное?

– Да так, личное дело одного старшины, – полковник явно не желал распространяться о своих явно чекистских делах.

– Товарищ командир, – в коридор высунулся матрос из вахтенных, – звонили с СКП,