«Бис»-исход - Александр Владимирович Плетнёв

будет. Однако выслушать все аргументы своих штабистов, аврально пытавшихся реанимировать ситуацию (и было бы странно, если бы не пытались), считал обязанным. Хотя бы гипотетически.

В британской специфике тактического управления, планирование воздушных операций на авианосных кораблях Королевского флота проводили старшие офицеры, которые большей частью никогда и не сидели за штурвалом самолёта. И сейчас, по мере поступления информации из ангаров, в предварительном осмотре самолётов, дефектации, в проведённом ремонте: быстром… с отсрочкой… на перспективу – их в особую очередь волновал вопрос ударного потенциала двух потрёпанных авиагрупп.

– Фактически из всего того, что нам удаётся собрать, – докладывал начальник оперативного отдела штаба, – в этом плане здесь мы можем опираться только на «Корсары», применяемые в качестве fighter-bomber.

– Две машины готовы немедленно, – поддержал старший авиаинженер авианосца, – ещё три истребителя-бомбардировщика потребуют какое-то время на ремонт. С одним, правда, придётся повозиться…

– Иначе говоря, время, чтобы собрать хотя бы подобие ударного кулака из пяти самолётов, годных нести относительно приличную бомбовую нагрузку, исчисляется не одним часом, – резюмировал Вайен. – Так?

– Очевидно, так…

– К этим пяти ещё плюсом «Барракуда», – напомнил один из офицеров, – вполне боеспособная.

– Итого шесть. Шесть бомбардировщиков… я надеюсь, никто не предлагает использовать «Барракуду» в другой конфигурации – как торпедоносец? Одна торпеда погоды не сделает, а только лишь ослабит без того хлипкий бомбардировочный кулак, – контр-адмирал говорил сухо и выдержанно, никак не выдавая своего отношения ко всему озвученному. Для себя-то он уже всё решил. Почти всё. И сейчас лишь считал оправдательные крайности:

«…наскоро подлатанные самолёты в любой момент могут выйти из строя, ещё до начала боя, не выполнив задачи. Либо вовсе пополнить собой ряды потерь, впустую. Можем ли мы позволить себе такую крайность?

…„какое-то время на ремонт“ – это значит, что возвращаться тем, кто переживёт эту сомнительную атаку, придётся ближе к сумеркам, а вероятнее всего уже после захода солнца, с непредсказуемыми последствиями… – крайность.

…шесть бомбардировщиков: по две 1000-фунтовые[97] бомбы на каждом из „Корсаров“ и одна 1600-фунтовая „Барракуды“… – что они могут, если главная наша цель, линейные корабли, достаточно забронированы, чтобы ожидать чего-то вразумительного в плане нанесения фатального ущерба? В лучшем случае только повредить при удаче палубу советского авианосца. И какой тогда тут смысл? По большому счёту?

…далее, „Сифайры“ целесообразно использовать сугубо как истребители прикрытия, в этот раз уже в ущерб боевому патрулю над соединением. И это тоже, пусть и потенциальная, но крайность».

Ко всему, Вайен специально провёл встречу с лётчиками, требовалось узнать мнение прямых участников-очевидцев. Реакция старшего пилота 1841-й эскадрильи (того самого, аварийно севшего на «Корсаре» и извлечённого из воды), как и других лейтенантов флайта, на скороспелые планы-помыслы штабных офицеров невольно отобразилась на их лицах. Стало ясно: в успех повторной атаки имеющимися силами никто из них не верит категорически. Даже принимая в условия задачи, что противника тоже пощипали, и русским что-то там выставить в контрмеры, также мало чего осталось.

«Да вот же гнусь! – выругался мысленно контр-адмирал. – Отправка эсминца на поиски пропавших лётчиков и экипажей, оголяя тем самым и без того голую противолодочную оборону соединения, это тоже ещё одна крайность в ряде других».

Вот тут… именно в этом вопросе Филип Вайен пока и не пришёл к однозначному мнению. Выбор здесь стоял отнюдь не самый простой. Щекотливый.

Командир флагманского «Формидэбла» располагал некоторыми ресурсами в доверенных лицах, готовых поделиться тем, какие настроения царят на корабле, особенно среди лётного состава. Кэптен Рак-Кин[98] услужливо поделился с контр-адмиралом:

– Как я понял, сэр, это высказывание одного суб-лейтенанта из 827-й эскадрильи. Приведу дословно, – достал он докладную записку, зачитывая: – «…и нисколько не удивительно, что нас в любой момент могут бросить в океане, в угоду каких-то объективных причин, причём объективных на сугубо их флотское мнение. Развернутся кормой, ушлёпают восвояси и не почешутся».

«От истины не так-то и далеко, – вынужден был признать Вайен, – исчисляйся потери в усреднённых показателях в одну десятую процентов от общего авиасостава, действительно, я бы и не почесался. Знающие офицеры флота доходчиво объяснили бы невеждам фактическую бессмысленность подобной ограниченной рамками спасательной операции. Тем бы и закончилось. Но будь я проклят, у нас как раз всё наоборот, более половины лётных экипажей осталось где-то там, частью погибшими, а какая-то часть из них ещё, возможно, жива. И конечно, все здесь, на борту, это прекрасно понимают. И не поймут, если я…»

– Сэр?.. – кэптен неправильно понял задумчивую паузу контр-адмирала. – Следует наложить взыскание? Неуважение? Подрыв дисциплины?

– Надо быть справедливым, авиаторы по-своему отчаянные люди. И без них…

– Он из австралийцев, – будто решил добить Рак-Кин, намекая на хронические противоречия между метрополией и её доминионом на другом конце света[99].

Вайен будто и не заметил этого выпада. Сухо распорядился:

– Отправьте в поиск эсминец «Онслоу».

…Размышляя, приходя к очевидным в злоключениях заключениям:

«Всему соединению следовать прежним курсом совсем не обязательно. Если продолжать преследовать русских, то выгоднее было бы склониться к востоку – несколько срéзать угол и получить запас по милям и по времени. Но какой в том смысл? Особенно с учётом того, что скоро возникнет нужда в топливе. Даже честные ныне после ремонта 28 узлов „Формидэбла“ мы не можем себе позволить надолго. Зато HMS Onslow выдаст на семь узлов больше и, может быть, к чему-нибудь там поспеет: если уж не вытащить из ледяной воды живых, то хотя бы отдать должное мёртвым».

Поколебавшись, велел:

– Соединению снизить ход до особого экономического. Курс… думаю, разумно будет немного склониться к северу – курс 40 градусов. До особых распоряжений.

Собственно, он сам ждал эти особые распоряжения.

Составленный Вайеном отчёт по результатам состоявшегося воздушного боя (составленный наскоро – информирование вышестоящих инстанций требовало безотлагательности) обозначил основные сложившиеся факты:

…задача не выполнена – по всем предположениям, ни один из кораблей противника не понёс фатальных или сколько-нибудь существенных повреждений;

…авиагруппы обоих авианосцев флота понесли большие и невосполнимые потери;

…провести повторный удар оставшимися силами в ближайшее время невозможно;

…немаловажно: в составе эскадры русских, по утверждениям лётных экипажей, учавствовавших в воздушном ударе, не один, а по всей очевидности, два авианосца.

«В военно-морском штабе адмиралтейства должны быть предусмотрены какие-то резервные планы», – во всяком случае, отправляя циркуляр, Филип Вайен на это надеялся.

Вне сомнения уязвлённый тем, что ему пришлось докладывать о провале миссии, он вдруг со скрытым самооправданием признал, что в какой-то степени отделяет себя и флотскую команду вверенных ему кораблей от FAA.

«Что моряки могли сделать большего, кроме того, что сделали? Как того и требовалось – доставили взлётные