За Бессмертного замолвите слово - Акулина Окаянная

— Мира, с тобой всё в порядке? — взволновано спросил Богдан.

Мира подняла глаза и удивленно отметила, что все присутствующие смотрят на неё. Не понимая в чем дело, она лишь вопросительно приподняла брови.

— Тебя тени не пугают? — поинтересовался Златан.

Мира махнула рукой, прожевала поспешно, и ответила:

— Видимо я своё уже отбоялась.

И совсем не ясно отчего Златан с Богданом обеспокоенно переглянулись.

— Это плохо, — наконец озвучил Златан. — Ты привыкаешь.

— А чаво это? Что с колдунами за одним столом сиживаю это значится?

— Не в этом дело, Мира, — принялся разъяснять Златан. — Когда к миру Нави привыкать начинаешь, то и Навь за своего принимает. Видит тебя, рассматривает, чем наделить, куда направить решает. Если ты так спокойна, то значит дело быстро идёт. Быстрей, чем обычно. Некоторые в Мёртвом городе лет сто прожить могут, пока до них Навь доберётся. Вот живая ты — это плохо.

— Это ещё полбеды, — присоединилась к ним Горда, подружек да теней спровадив. — Слух о живом в Нави не хуже душка человеческого летит, ничем его не скроешь, не ровен час, кое-кто ещё и прознает.

— Верно говоришь, утопленница, — прозвучал голос, словно пощёчина, откуда-то сверху. — Богдан, ты прогневить богов удумал?

Мира обернулась на голос. На ступенях девица стоит немногим старше самой Миры, красоты небывалой. Такую красавицу ей только однажды довелось видеть в Мёртвом городе. Сарафан тёмных цветов богато украшен вышивкой рун алой нити, на плече чёрный кот лежит. Две косы через плечи перекинуты. И вот странность, если одна коса вполне обычная, то вторая словно снизу вверх заплетённая.

— Ворлост тебе поди несколько дней назад доложил, что Богдан из Яви вернулся? — как-то не особо дружелюбно произнёс Златан. — Ты чего так поздно-то объявилась?

Девушка смерила его взглядом, но ничего не ответила.

«Кажись, эти двое друг друга не особо жалуют» — заметила себе Мира.

Покуда девушка к ним спускалась, к ней Богдан подошёл и на ухо шепнул:

— Это Перуница, — пояснил он. — Ты только не волнуйся, я вас с ней сейчас познакомлю.

«Это кто тут волнуется-то?» — удивилась Мира потому, что она-то точно не волновалась.

Она глянула на собравшихся в большом зале: Богдан губу прикусил, Горда руки заломила, Златан нахмурился, Калисса рубаху натянул. Остальные явно переживали, хотя оставалось непонятно почему…

Перуница подошла к столу, встав во главе против места, где сидел Златан, и облокотившись на стол, прожигая последнего взглядом, зло произнесла:

— Это всё твоя вина! Запудрил мальчишке голову, он кашу и заварил. А расхлёбывать кто будет?

«Интересно, а все ведьмы и чертовки в Нави такие красавицы?» — промелькнула мысль в голове у Миры.

— Не проверишь — не узнаешь, — улыбнулся Златан.

Покуда эти двоё мерились взглядом, чёрный кот с плеча Перуницы на стол спрыгнул, и ловко лавируя между блюд, расставленных на столе, подошёл ближе к Мире и уселся, уставившись на неё. А затем совсем по-кошачьи беззаботно пушистый хвост в одно из яств опустил, помахал там из стороны в сторону. Мира натянуто улыбнулась. Трудно себя убедить, что это не кот. А Богдан, видимо, об этом не забывал, погрозил чёрному кулаком из-за спины Миры, где стоял. И кажись, этот не кот глаза закатил. Или ей показалось?

— Ну, а ты чего любишь его?! — не сразу Мира догадалась, что это с неё Перуница ответа требует, отчего смутилась дико.

Заалели её щеки, как маков цвет. Да разве можно такое с бухтыбарахты вот так в лоб спрашивать!

— Ты её смущаешь, Перуница, — вступился за неё Богдан.

Перуница на него посмотрела, тяжело вздохнула:

— Она даже ответить не может, — и за стол опустилась. — Нужно её обратно воротить, пока Чернобог не прознал.

— Ты же ведающая, взяла бы и проводила девицу домой, — заметил Златан.

— Я же как-то говорила, что дороги забыла.

— Забыла или помнить не хочешь? — не унимался Златан.

Перуница губы поджала и в долгу не осталась:

— Ты сам-то что можешь? Сундуки с добром создавать, да цвет стен с мебелью менять? И про любовь свои сказки сказывать всем, кто готов слушать? Было дело, и я, грешным делом, тебе чуть не поверила. А сейчас знаю: о любви тебе известно не больше, чем кому-либо за этим столом, — горячо произнесла она и умолкла.

— Перуница, Златан, прошу вас, подсобите мне, не ругайтесь, — произнес Богдан примирительно, перешагнул через лавку и подле Миры сел. — Признаю, поспешил. И ты меня, Мира, прости, — он к ней повернулся и прямо в глаза посмотрел: — Я искренне не желаю тебе зла. Но в тот миг, когда я понял, что мне одному в Навь вернуться придется, страшнее всего это для меня стало. Что больше не смогу видеть тебя, не загляну в твои глаза, не увижу улыбки, слёз радости, не услышу смеха радостного. Тебе тяжело принять, что я всё тот же, и мне больно это понимать, но мои чувства к тебе не изменились. Если бы у меня была жизнь, я бы без раздумий её за тебя отдал. И бессмертие бы отдал.

Как он это сказал. Как на неё посмотрел. Невозможно было не поверить в его слова, настолько искренними они были. В прошлом Мира самой счастливой бы сделалась, а сейчас смутилась, не уверенная, что может ответить взаимностью, отвела глаза. И даже поцелуй в доме Остромира не мог убедить её в чувствах. Слишком уж быстро всё происходило. Не было времени даже как следует всё обдумать, привыкнуть.

Богдан словно бы понял её, ни о чем больше спрашивать не стал, а принялся рассказывать остальным о том, что с ними произошло и что скверна поведала. Когда Богдан о Сновиде поведал, Перуница совсем хмурой, как туча, сделалась и больше слова не вымолвила. Даже на вопрос, видящая ли Мира или нет, не ответила.

— Может и видящая, — согласился Златан с замечанием Богдана о ней. — Поэтому Навь её так быстро и принимает.

— Мне надо подумать, — сухо бросила Перуница, встала из-за стола и их покинула.

Мира проводила её озадаченным взглядом. Было в ней что-то неуловимо странное, но что именно понять не могла.

— Раньше она не была такой, — произнес Богдан, словно в защиту.

— Можно подумать она когда-то доброй и внимательной была, — пробурчал Златан. — Но ты прав, с каждым годом всё противней становится, — и для Миры пояснил: — Сегодня она ещё довольно милая. Обычно если рот открывает, то лишь для того, чтобы гадость сказать.

Богдан слегка поморщился, но промолчал. Закралось в сердце Миры сомнение,