Млечный Путь, 21 век, номер 3(52), 2025 - Песах Амнуэль

Прозвучала барабанная дробь - соседский мальчишка съезжал по лестнице на электросамокате.

- Что это? - проснулась Катя.

- Белка. - Не знаю, почему меня потянуло на шутки.

- Думала, может, дятел? В детстве у меня под окном жил дятел. Только странный, такой - как трава.

- Зеленый дятел. Редкий. - Это мне вспомнился школьный зоологический кружок.

Катя прижалась ко мне, и я добавил:

- Если бы я знал, что в детстве под твоим окном жил зеленый дятел, то любил бы тебя еще больше.

***

Мы опять сидели на даче у Селева, доедали шашлык под красное вино, разговаривали. Я поглядывал то на наши заправленные в носки штаны, то на окружающую зелень. В поисках клещей. Как и в прошлый раз, вокруг все зеленело и цвело, а вот белка тащила кабачок не по верху забора, а по земле вдоль него. Неудивительно: овощи за неделю изрядно подросли.

- Белка, бе-елка... - Селев как бы пробовал слово на вкус. И вдруг спросил: - Как звали первых космонавтов?

- Гагарин, понятное дело, потом Титов, потом не помню. Еще была Терешкова, тоже первая, но по половому признаку.

Лицо Селева показало - ждал он чего-то другого.

- Как думаешь, почему наши друзья цивилизацией не интересовались и не разговаривали, считай, совсем?

- Ну, если профессор не знает, то чего ждать от научного сотрудника, - ушел в оборону я.

- Не знает, - наклонил голову Селев, - но имеет гипотезу. Точнее, она только что в голову пришла. Первого земного космонавта звали Белка. Или Стрелка - точно не помню.

Пауза позволила мне повспоминать пришельцев. Прогулки на природе, внимание к фауне, да и вообще... Пожалуй, что-то в идее Селева было, логично ложилось. Спорить на этот раз не хотелось, но я все-таки уточнил:

- Первой была Лайка. - Подумал и смягчил: - Но ее в один конец посылали. А наши улетели, значит, наши - Белка и Стрелка, те собаки тоже в паре летали.

И, вспомнив наставления Кати, добавил:

- Давай твоя гипотеза между нами останется. Дураками перед всей планетой выглядеть не хочется.

Юрий Лойко

Я есть цвет

Цвет. Столько мучений, чтобы найти свой оттенок. Искусство. Настроение. Чувства сворачиваются в клубок, и каждую секунду рождается образ, способный изменить настроение всей работы. Взгляд цепляется за детали, кисть дрожит в неведении, хотя минуту назад я мог видеть замысел во всех деталях.

Стою на скалистом обрыве с привязанным к стволу дерева мольбертом. Ветер бросается неистово, переворачивает палитру и срывает холст, уносит в насупленную желто-коричневыми тучами даль.

Лазурный океан волнителен. Молнии распарывают тучи и рассекают воздух. Улыбка радуги содрогается от попыток ее изобразить и - пресловутый цвет ускользает. Руки не опускаю, тяну их к стихии и вожу пальцами так, словно непогода на чужой планете - новый холст. Рана в тучах затягивается, рождается свежая палитра. Закрываю глаза и открываю вновь - пустота от непонимания обволакивает сердце. Вижу неведомые цвета.

Просыпаюсь и протягиваю руки в пустоту, в каждой зажаты кисти, очертания холста растворяются в темноте. Сердце колотится, как молот. Смотрю в окно: ночь не снимает черные покрывала. На горизонте всплеском сиреневого и серого размазывается по небу сонное светило. Привет, Зинон, планета из соседней Галактики. Столь далекие перелеты возможны с механизмами Киншина, они переносят человека на большие расстояния, используя волны мозга во время творческой работы. Низкий поклон академику Андрею Киншину за его открытия по трансформации энергии мозга в энергию перемещения. Не нужно тратить многие года, всего лишь - пять-десять, и ты на месте. Восстановление после перемещения может занимать недели: апатия, слабость, галлюцинации, но впечатления перекрывали затраченные силы.

***

Взгляд падает на холсты рядом с кроватью. Неделя выдалась плодотворной: сколько веяний от неба и леса, холмов и птиц! Спрыгиваю с кровати и хватаю сумку с палитрой одной рукой, другой - бережно сложенный мольберт. Забываю о завтраке, сне и о многом другом, ведь наступает новый день, врата неизведанного открываются вновь.

По улицам ползут горчичные полосы света, небо наполняется радостью солнца. Взбираюсь на холм и ставлю мольберт, разворачиваю холст. Вскидываю руку, как дирижер. Начинаю короткими мазками оживлять, переносить видения как можно ярче, сильнее. Пшеничное солнце, лимонные облака, светло-желтые деревья. Обдумываю работу спустя несколько часов и отворачиваюсь от своих стараний. Безмолвно и беспощадно.

Работы выставляю на ярмарке вечером того же дня. Страх и разочарование не покидают, даже когда местные жители покупают несколько картин. Переселенцы с Земли, странники, прилетевшие осваивать колонии за хорошее вознаграждение в пригодной для жизни атмосфере.

Один мужчина вынимает деньги и протягивает мятую купюру со словами о сказочном мысе Айя. Удивительный мир для творца на берегу мощных скал. Настроение цветовой гаммы напоминают незнакомцу о тех местах. Спрашиваю о мысе, но человек тяжело вздыхает и называет село Гончарное, где он бывал много лет назад, но пришлось уехать по личным причинам. Он берет картину под мышку и уходит.

Деньги небольшие, если обменять на земную валюту - хватит на билет до Сириуса, от него до Марса, а там и до Земли недалеко. Меня сковывают досада и боль. Соединить их становится задачей едва ли выполнимой. Разочарование хватает за горло от одного взгляда на итог моих изысканий: мазки да и только. Красиво, живо, но вычурно и серо. Я вижу иначе, цветами, не способными передать мое состояние. Вот и летаю с планеты на планету, где найдется нужный цвет, чтобы его оттенок смог передать состояние, переполняющее душу чувство экстаза.

На Землю все же не спешу, долго смотрю на купюры зинонских денег перед окном электронной кассы и вставляю их в щель. В ответ выпадает билет до Антареса, планеты на краю Галактики в созвездии Антиса. Выхожу в зал ожидания космопорта и думаю о Лене. Я обещал ей вернуться к Новогодним праздникам, но задержусь на столько, сколько позволит совесть. Ее голос непрестанно звучит в голове: "Артем, дни и месяцы кажутся вечностью, когда думаю о тебе. Я едва свожу концы с концами. Просто подумай, как нам выживать? Как мне ждать тебя долгими скупыми вечерами?" И полные слез глаза. Глаза жены, как чаши терпения, сливающие по каплям грусть.

Поправляю под мышкой сумку с красками, сажусь в корабль и погружаюсь в сон на время полета. Просыпаюсь с мыслью о