Млечный Путь, 21 век, номер 3(52), 2025 - Песах Амнуэль

- Для публики, прессы? Не хотите же вы рассказать всем, что они... не люди?

- Разумеется, хочу. Я - как и ты - хочу и буду заниматься своей работой и получать за нее деньги, награды, славу и все остальное. Разумеется, я обнародую свое открытие. Правда - великая польза для всех, кого мы звали людьми, и чем раньше они прозреют, тем лучше. Эйнштейн - просто школьник по сравнению со мной.

В коридоре перед ними зеленела трава, мелькали незабудки. - Значит, идем домой, Женя? - вдруг спокойно спросил Гью.

Профессор снова рассмеялся. Как хорошо и логично все увязалось! Правда, польза, деньги - все разом, почему бы и нет! Красиво и просто.

- А ты быстро схватываешь. Именно что "идем". Город меняет расстояния. Пошли... ты устроишь очередной взрыв, мы скажем, что наш корабль взорвался при посадке на Землю или что-то еще в этом роде, и...

- И что мы погибли, - спокойно добавил Гью.

- Что? - этому слову в его "мечтаньях радостных, чудесных" место как-то не

нашлось, палитра профессора была уже просто одноцветной.

Строчки, сталкивавшиеся в голове Гью, сошлись, как сошлись лурды:

Ударят капли по стеклу и вниз сбегут,

Качнется ветка.

Забарабанит по стеклу,

Как крыльями по клетке

Невольница - в твоем плену,

В закрытом сердце.

Открой замки, дверь распахни наружу, Взвейся!

Тьма горькая в твоем плену,

В закрытом сердце...

Пусти наружу, пусть идет,

Мой мудрый друг.

Пусть лучше сердце...

Человеку, задушившему голыми руками Гон-Гура, не составило труда сломать шею профессору Евгению Александровичу Ковальскому - композитору и дирижеру этой планеты и математику Земли. А еще - кукле Города, чье сердце, в воображении Гью, как ягодка земляники качалось на тонком жгутике древнего лурда. Или как вишенка на торте, которым отравился жадный сластена.

...Пусти наружу, пусть идет,

Мой мудрый друг.

Пусть лучше сердце не заснет,

Пусть лучше сердце.

И вдруг природа зазвучит, взмахнет крылами,

Вдруг с неба дождь пройдет -

Забарабанит,

Наполнит до краев тебя

И будешь слышать,

Наполнит радостью тебя...

А тьма не дышит...

Вспыхивают и гаснут звезды, рождаются и умирают галактики. Однажды уйдет и Город. Поползет себе дальше в глубины космоса. А люди пусть остаются людьми, и тогда они всегда будет выше тигров и звезд.

Гью снял ботинки и не спеша побрел босиком по густой траве полного тысячи тонов и оттенков цветущего летнего леса.

Андрей Загородний

Белка

Как только мы оказались на даче, Селев тут же заправил штаны в носки. На мой вопрос о цели посмотрел задумчиво, потом расположился на скамейке в зеленой беседке перед входом в дом и объяснил:

- Понимаешь, у коллеги день рождения был, в ресторане отмечали, а за соседним столиком литераторы сидели. Дама какая-то вещала томным голосом: "Сделайте вашего героя запоминающимся. Пусть, например, он заправляет штаны в носки". Представляешь - идиот-герой, заправляющий штаны в носки? Хотя Супермен ведь трусы поверх штанов напяливал в качестве особой фишки. Получается, правда нужно быть запоминающимся. Пусть я не Супермен, до трусов не дотягиваю, но для носков-то гожусь!

Помолчали, вокруг все зеленело и цвело, жужжали все, кто жужжать умел.

- Подумалось, может, из-за клещей. - Моя догадка выглядела весьма приземленной.

- Ну и из-за них, конечно, - согласился Селев.

Я быстро заправил штаны в носки.

***

С Селевым мы подружились почти сразу. На меня место под его руководством свалилось даром небесным. Кому нужен специалист со свежей кандидатской по моделированию мертвых языков? Никому. Как оказалось, никому, кроме Селева. В тот момент он как раз создавал кафедру межпланетных контактов, причем, как ни удивительно, на факультете философии. Втолковал руководству, что раз философия есть суперзнание, отпочковывающее все другие науки, то контактам здесь самое место, поскольку такой науки еще не придумано. Дифирамбы философии он, кажется, из советской идеологии почерпнул, хоть в нее никогда и не веровал. Но ему было все равно, при каком факультете числиться - где получилось, там и получилось. Я же стал первым и пока что единственным сотрудником.

***

По верху забора деловито пробежала белка, в зубах она несла огрызок кабачка. Я обернулся к Селеву.

- Разве белки едят кабачки?

- Здешние грызут - это точно. - Он хмыкнул и добавил: - Не жалко, этих фруктов у соседей завались.

Захотелось возразить. Просто так, без напора, чтобы было о чем разговаривать.

- Нет, так нельзя. Рушатся тысячелетние экологические связи, белки смещаются в огороды, елки опылять некому, лес страдает.

- Лес страдает, а злокозненные зверьки способствуют размножению бахчевых культур. Вит, ты и разгадал секрет урожайности кабачков. Пиши докторскую.

Посмеялись. Что же до докторской, он меня почти сразу уговаривать начал, но я пока сопротивлялся - от кандидатской отдохнуть не успел. Хотелось расслабиться, поработать несколько лет, как все люди - по восемь часов в день. Например, на дачи к друзьям поездить, а не вкалывать по двадцать четыре часа с лицом, озаренным сиянием грядущей карьеры.

Ошибался: день на даче оказался последним спокойным, да и то не целиком. В шесть часов у Селева зазвонил мобильный, мы как раз доедали шашлык, хорошо хоть уже доедали, а не только еще собирались готовить.

Сначала Селев только слушал и хмыкал в микрофон, потом расхохотался, сообщил, что уже откупорил вино и за руль сесть не может, на чем закончил разговор. Махнул рукой в сторону белки, возвращавшейся за новым кабачком, и поморщился: "Шутники". Обычное дело: наткнувшись на название нашей кафедры, даже очень серьезный человек испытывал юмористические пароксизмы.

Мы действительно пили красное сухое, и Селев разлил по стаканам его остатки. В конце концов, не дожидаться же, пока последняя порция мяса совсем остынет. Я проверил время - можно было посидеть еще пару часиков, потом заказать такси, ночевать в гостях на даче я не планировал.

- Не беспокойся, машины сюда быстро приезжают, город ведь рядом. А то и подхватит кто-нибудь, соседи дружные, сами предлагают. - Послышался звук мотора, и Селев закончил: - Вот хоть он.

"Он" оказался не соседом, новенькая машина немелкого класса