Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Крупский покачал головой.

— Ты играешь в опасную игру.

— Мы оба играем, — поправил я. — И ставки высоки для обоих.

Он не стал спорить. Просто курил и смотрел в темноту.

— Что еще нужно знать? — спросил я.

— Зотов упомянул, что после провала операции «Губернатор» начальство потребует результатов. Любых результатов. — Крупский затушил вторую папиросу. — Он намекнул, что возможны аресты по другим делам. Просто чтобы показать эффективность работы. Случайные люди, которых легко обвинить.

Я внимательно посмотрел на него.

— Имена?

— Пока нет. Но Зотов наверняка поднимет список «подозрительных элементов». Люди, которые попали в поле зрения охранки, но против которых недостаточно улик. Теперь улики будут сфабрикованы.

Я отметил это себе. Редигеру нужна такая информация. Имена невиновных, которых собираются арестовать для отчетности. Это можно использовать как для спасения конкретных людей, так и для компрометации охранки в будущем.

— Хорошо. Когда будут имена, сообщишь немедленно. — Я потер озябшие ладони. — Теперь о кружке. Как Домбровский?

— Насторожен. Параноидально насторожен. — Крупский достал новую папиросу, но не закурил, просто вертел в пальцах. — После возвращения из Кракова он запретил любые обсуждения радикальных действий. Сказал, что кружок уходит в глубокое подполье минимум на месяц. Только книги, дискуссии, теория. Никаких контактов с подозрительными людьми.

— Он имел в виду тебя?

— Возможно. Он всегда относился ко мне с осторожностью. — Крупский наконец закурил. — Но прямо не говорит. Слишком умный для этого. Знает, что если я действительно провокатор и почувствую опасность, могу исчезнуть или, что хуже, донести на них раньше времени. Кстати, тебя он тоже подозревает. Будет проверять.

— А Пулавский? Коваль? Анна?

— Пулавский поддержал Домбровского. Сказал, что осторожность никогда не помешает. — Крупский выдохнул дым. — Коваль колеблется. Он горячий, хочет действовать, но подчиняется лидеру. Анна… Анна смотрит на него как на героя. Она доверяет ему больше всех.

Я почувствовал знакомую тяжесть в груди. Анна. Искренняя, честная, верящая в справедливость.

Она доверяла мне, а я использовал это доверие. Манипулировал ее чувствами, втирался в кружок через нее. Классический прием разведки, найти эмоционально уязвимую цель и использовать ее как вход.

— Хорошо, — сказал я, отбрасывая эмоции. — Продолжай работать как обычно. Не давай повода Домбровскому усилить подозрения. Веди себя как осторожный, но преданный член кружка. Понял?

— Понял.

— И еще одно. — Я посмотрел ему в глаза. — Если Зотов вызовет тебя еще раз и начнет давить сильнее, ты знаешь, что делать?

Крупский кивнул медленно.

— Отрицать все. Ссылаться на случайности. Играть роль верного агента, которому просто не везет.

— Правильно. И помни, я слежу за тобой. Если попытаешься меня сдать, я узнаю раньше, чем ты дойдешь до Зотова. — Это ложь, конечно. Я не мог следить за ним постоянно. Но он должен верить в это. Страх лучший контролер, чем любая слежка.

Крупский усмехнулся горько.

— Не беспокойся. Мне незачем тебя сдавать. Если ты упадешь, я упаду вместе с тобой. Зотов убьет меня за провал типографии и операции «Губернатор». Нет, мы теперь в одной лодке, Борисов. Или как там тебя на самом деле зовут.

Я не ответил. Не его дело знать настоящее имя.

— Иди, — сказал я. — Следующая встреча через три дня, в обычное время. Если что-то срочное, условный знак у костела Святой Анны.

Крупский кивнул, затушил папиросу и поднялся. Направился к лестнице, потом остановился у первой ступени, не оборачиваясь.

— Скажи честно, — произнес он тихо. — Что случится со мной, когда твоя операция закончится? Когда ты уедешь отсюда? Меня просто бросят подыхать, как бродячего пса?

Я долго молчал, взвешивая ответ.

— Не знаю, — сказал я наконец. — Это зависит от многих факторов. Но я постараюсь обеспечить тебе выход. Если ты продолжишь работать честно.

Крупский кивнул, так и не обернувшись.

— Спасибо за честность.

Он поднялся по лестнице и исчез в темноте. Я остался один в подвале, глядя на тлеющий окурок его последней папиросы.

«Предатель предателей», — подумал я. «Человек, который предавал шесть лет, а теперь предает предательство. Кто он? Злодей, ищущий искупления? Или жертва системы, которая ломает людей?»

Не мое дело судить. Моя задача использовать его. Как я использовал всех остальных.

* * *

Пулавский пришел в костел Святой Анны ровно в девять вечера, как я и просил в записке, оставленной ему через условный знак, начертанный мелом на стене университета. Незаметная метка, которую мог прочесть только он.

Костел почти пуст в этот поздний час. Только две старушки молились у алтаря, да пономарь ходил между рядами, гася свечи. Я сидел в дальнем приделе, в полутьме, и ждал.

Пулавский вошел осторожно, оглядываясь по сторонам. Увидел меня, направился к скамье. Сел рядом, снял очки, протер их платком нервным жестом. Надел обратно.

— Вы звали, — тихо произнес он.

— Да, — кивнул я, глядя на распятие над алтарем. — Спасибо, что пришел, Казимир.

— У меня был выбор? — В его голосе прозвучала горечь. — После той ночи на складе Повонзковской я понял, что у меня больше нет выбора. Вы спасли мне жизнь. Вы держите меня за горло.

Я повернулся к нему, посмотрел в глаза.

— Я не держу тебя, Казимир. Ты свободен уйти в любой момент. Просто тогда кружок останется без защиты. И в следующий раз, когда вас подтолкнут к чему-то опасному, я не смогу предупредить.

Пулавский молчал, глядя на руки, сжатые в кулаки на коленях.

— Что вы хотите на этот раз?

— Информацию. — Я оперся о спинку скамьи. — Расскажи о встрече с Домбровским. О том, что он говорил после возвращения из Кракова. После того, как мы ушли с Крупским.

Пулавский медленно выдохнул.

— Ничего необычного. Сказал, что услышал тревожные слухи. О том, что охранка готовит провокацию против нашего кружка.

— Он назвал источник этих слухов?

— Нет. Только упомянул какого-то человека, у которого есть связи в варшавской полиции. — Пулавский подозрительно посмотрел на меня. — Это вы?

— Не важно, — уклончиво ответил я. — Важно, что Домбровский поверил в эту информацию. Как отреагировали остальные?

— Анна была потрясена. Коваль сначала не поверил, но Ежи убедил его. — Пулавский помолчал.

— И что решили?

— Уйти в подполье на месяц минимум. Никаких радикальных разговоров, никаких подозрительных действий. Только теория, дискуссии, книги. — Пулавский снял очки снова, протер. — Ежи сказал, что если в кружке действительно есть провокатор, он себя выдаст, когда поймет, что ничего не выходит.

Умно. Домбровский осторожный и проницательный лидер. Именно поэтому охранке пока не удавалось его арестовать.

— А Крупский? Как он себя ведет теперь?

— Тихо. Осторожно. — Пулавский надел очки обратно. — Он согласился с решением Ежи. Сказал,