Бог безвременья - Жаклин Холланд

в детстве на корабле посреди океана, когда я боялась, что судно разобьется на части и я на веки вечные останусь одна в бескрайних морских просторах. Я боюсь. Боюсь. Ужасно боюсь. И хотя мне удалось изолироваться от мира, не могу побороть этот страх, не могу отгородиться от самой себя. Мне нигде не спрятаться, и тем более в этой ванной.

Я выбрасываю повязку в мусорное ведро – она больше не нужна, – собираю остатки своего достоинства и выхожу наружу.

XV

Наконец Вано решил обратиться за советом к соколу-балобану. Знаки, которые он видел повсюду, вселяли в него тревогу, и ему хотелось понять, что происходит. Я не могла не пойти с ним. Он жил в мире со всеми, но балобан – опасная птица, с огромными когтями не меньше пяти сантиметров в длину, а нрав у нее еще свирепее, чем у Эру. Я боялась за Вано и хотела его защитить.

Прихватив в дар соколу лесную мышовку, мы облазали все прибрежные скалы, где он обычно гнездится, но не нашли ни самого балобана, ни его следов: нигде из расщелин скал не торчали беспорядочно натыканные ветки, а на земле не валялись перья растерзанной им добычи. Тогда мы направились к возвышавшейся над лесом западной вершине. Карабкаясь по ее каменистым склонам, мы услышали знакомый ликующий вопль – так кричать мог только балобан. Мы пошли на звук и увидели птицу с темным лоснящимся оперением: она перекувыркнулась в воздухе, как акробат, и рухнула вниз, сложив крылья, как бы обнимая свое тело, а в ее когтях извивался клочок черного меха.

Птица стремительно приближалась к земле, беспечно и беззаботно, как падает в воду рыба, но вдруг меховой комочек выпал из ее лап. Балобан резко прервал свободное падение, часто замахал крыльями и вновь взмыл в воздух, смирившись с потерей. С немыслимой скоростью он пролетел мимо нас и уселся на дереве чуть выше по склону.

Мы продолжали медленно подниматься, не произнося ни слова и не выпуская сокола из виду, пока не оказались совсем близко. Птица сидела около своего гнезда – точнее, гнезда, которое отняла у другой птицы, подобно королеве, которая забирает себе все, что ей нравится, не сомневаясь в том, что имеет на это право. Обхватив могучими когтями ветку, она глядела на нас черными зрачками своих глаз, как будто давно поджидая.

Вано достал из сумки маленькую деревянную клетку и освободил мышовку. Та юркнула в камни и помчалась прочь. Балобан встрепенулся, внимательно следя за тем, куда побежала зверушка. Напрягшись, как единый твердый мускул, он спикировал с дерева и с хирургической точностью схватил мечущегося в панике грызуна.

Поглядывая на нас краем глаза, птица проткнула острым клювом маленькое извивающееся тельце, оторвала от него кусок, а затем резко взмыла в воздух. Она вернулась в гнездо, бросила туда тушку, картинно взъерошила перья и, повертев головой в разные стороны, принялась за трапезу. Каждый раз, перед тем как клюнуть и оторвать кусок добычи, она бросала пристальный взгляд в нашу сторону, затем прекратила клевать и стала смотреть только на нас. Перья на ее спине внезапно встопорщились, она вылетела из гнезда, шумно взмахнула крыльями и, вновь издав пронзительный крик, плавно понеслась над верхушками деревьев в сторону видневшегося вдалеке монастыря.

Мы с Вано следили за ней взглядом, пока не заметили внизу лесную тропинку. Она была едва заметна и больше походила на тайный звериный путь к водопою, чем на тропу, с грубой силой проложенную человеком. Я шагнула вперед, пытаясь разглядеть тропу получше, – мне было не сравниться в зоркости с балобаном, хотя мое зрение было не хуже, чем у большинства животных.

– Что сказала птица? – спросила я.

Вано не ответил, я повернулась – он изучающе смотрел на меня.

– Что ты узнал? – снова спросила я. – Что она сказала?

– Она сказала следовать за тобой.

– За мной?

Мы молча и осторожно пробирались по тропинке. По запаху я сразу поняла, что это тропа Эру или, по крайней мере, он недавно по ней проходил.

Вано шел за мной, но медленно и нерешительно, словно каждый шаг причинял ему мучения, или его терзали колючие кусты, или ему не хватало воздуха, хотя колючих кустов не было, и тропа, хоть и едва заметная, была ровной и легко проходимой.

Видя, как он морщится и тяжело дышит, я остановилась.

– Повернем назад? – предложила я.

– Нет, – с усилием сказал он. – Пойдем. Веди дальше.

Чем дальше мы шли, тем сильнее становился запах Эру, а вместе с ним и другой запах, запах крови, но необычный, более насыщенный и сложный. Я не могла определить его источник.

Мы явно приближались к деревушке, которая находилась к западу от хижины Пироски, и к монастырю, из которого много лет назад бежали Вано и Эру. День клонился к закату, тени сгущались, в позднем осеннем воздухе веяло прохладой, но Вано весь вспотел. Он жмурился и отворачивался, как будто уклоняясь от невидимых ударов.

– Что случилось, Вано? У тебя что-то болит?

Он вытер стекающий со лба пот.

– Жарко, – ответил он и медленно выдохнул. – Ужасно жарко. Как будто рядом лесной пожар.

Он прикрыл ладонями глаза, давая им ненадолго отдохнуть.

– Дым и пепел. Трудно дышать, трудно смотреть.

– Нам лучше вернуться назад.

– Нет, мы должны идти вперед. Пожалуйста.

Мы шли до тех пор, пока за суровыми монастырскими башнями и куполами, возвышающимися над верхушками деревьев, не запылал закат, тогда Вано остановился и в изнеможении сел на валун.

– Я подожду тебя здесь, – сказал он. – Мы почти пришли.

Я кивнула и пошла дальше, потому что тоже знала, что мы почти пришли. До меня доносились тихие звуки и тяжелое прерывистое дыхание, как будто кто-то боролся за жизнь в предсмертной агонии. Я чувствовала запах Эру – он был рядом, – а еще этот насыщенный запах крови с непонятной примесью и боялась того, что могла увидеть. Эру, думала я с ужасом, что ты наделал? Кого ты убил?

Вдруг внезапно прямо передо мной возник Эру, быстрейший и хитрейший из всех хищников. Но на этот раз я застала его врасплох. Он не ожидал увидеть меня. Свирепое выражение сошло с его лица, он отвернулся и зашагал прочь.

– Эру, – прошептала я, следуя за ним, – что происходит? Что-то происходит. Мы с Вано… – И тут я увидела.

В углублении между корнями дерева лежала девушка, от нее-то и исходил насыщенный, сочный запах крови. Она была совсем юной, не старше пятнадцати лет, мокрые спутанные волосы