Бог безвременья - Жаклин Холланд

Эру лег рядом с ней. Одной рукой он взял ее руку, а другой начал давить на ее живот сверху вниз. Во рту у девушки была палка, и когда Эру давил на ее живот, она сильнее стискивала ее зубами, сдавливая крик.

Я быстро подошла к ним, подняла девушке юбку и увидела зажатую между ее дрожащими бедрами окровавленную макушку.

Когда-то давно, в моем родном городке, я присутствовала при родах, но мне никогда не доводилось их принимать. Девушка была такой маленькой, а живот таким огромным! Неудивительно, что ребенок застрял в узком проходе. Столь юной и маленькой девушке еще рано было рожать детей.

– Вытащи его, Аня, – прошипел Эру. – Вытащи его из нее.

– Его не должно было в ней быть! – гневно прошептала я в ответ, но протянула руки и обхватила пальцами голову. Девушка стиснула палку зубами и застонала.

– Вытащи его, Аня! – прорычал Эру, и его кровяные зубы выдвинулись вперед, угрожающе сверкая. – Вытащи!

Я свирепо посмотрела на него, но протолкнула пальцы глубже, девушка слегка дернулась. Я нащупала крошечную ключицу ребенка, зажала ее большим и указательным пальцами и, секунду поколебавшись, дернула. Затем, как можно быстрее, я пригнула мягкое плечико к груди и потянула. Головка сначала двигалась медленно, затем внезапно скользнула вперед и выскочила наружу, как пробка, вылетевшая из бутылки, а за ней и все тельце. Я подхватила маленькое скользкое существо, не зная, жив ребенок или мертв, – он не шевелился и не издавал ни звука.

Эру подхватил лежащую без сознания девушку на руки почти так же, как я ребенка, и зашагал в ту сторону, откуда пришли мы с Вано. На мгновение я застыла в оцепенении, потом пришла в себя и последовала за ним. Эру молча прошел мимо обливавшегося потом Вано, ждавшего нас у валуна. Я оторвала подол платья и плотно завернула в него младенца, затем взяла Вано за руку и повела его вслепую обратно через темный лес.

Я думала, что Вано станет лучше, когда мы отойдем от места, где произошли роды, подальше от деревни и монастыря, откуда исходила опасность, но этого не произошло. Ему стало хуже. Он ничего не говорил, но стал тяжелее дышать, дрожь пробирала его до костей, а пот лился градом.

Пироска, как всегда, знала обо всем заранее и, когда мы добрались до дома, уже вскипятила воду, и приготовила постель. Девушку продолжало трясти, и Эру уложил ее в кровать, раздел и накрыл одеялом грудь и руки. Он взял котелок и, как будто это была прохладная родниковая вода, окунул в бурлящий кипяток тряпку, выжал, и обтер тело девушки. Когда он смыл кровь, на ее ногах стали заметны темные зелено-фиолетовые синяки. Там, откуда появился ребенок, было много разрывов. Пироска провела острием иглы над кончиком пламени и подошла к постели, чтобы зашить их, но Эру взял иглу и, не говоря ни слова, повернулся к девушке.

– Подожди, – хрипло сказала Пироска. Она достала с полки маленькую бутылочку с настойкой и налила каплю в рот девушке, а затем несколько капель на ее промежность. Потом она кивнула Эру, и он начал сшивать раны с нежной заботой, совсем ему не свойственной.

Пироска подошла к огню, у которого я продолжала растирать все еще неподвижное тельце, завернутое в пеленки из моих юбок. Напротив меня сидел Вано и молча наблюдал. Его волосы были мокрыми, будто он только что вылез из реки. Пот ручьями стекал по его лбу и шее. Они с Пироской обменялись взглядами, без слов понимая друг друга. Пироска протянула руки, я передала ей сверток с ребенком и наконец разрыдалась.

Эру накладывал последние швы.

– Твой ребенок, Эру, – произнесла я, отводя взгляд от истерзанного тела девушки, – он, к сожалению, так и не закричал. И мне кажется, что он даже не пошевельнулся.

– Ребенок не мой, Аня. Ты ведь знаешь, это невозможно. Ребенка ей сделал тот, от кого у нее все тело в синяках. Думаю, его ты и видела у реки. Он пытался выследить меня. Больше он не будет никого выслеживать.

Я молчала, пораженная его словами. Все это время он знал или хотя бы подозревал, что за человек это был.

Эру завязал на нитке узелок, наклонился и зубами оторвал ее.

– Но этот ребенок будет моим, – сказал он, прикрывая одеялом голые ноги девушки и нежно его приглаживая. – Так же, как она принадлежит мне, а я ей.

Перед огнем Пироска размотала пеленки и вымыла младенца – девочку. Она запеленала ее в свежую ткань и капнула ей в рот еще какой-то настойки, а затем села и принялась изо всех сил растирать детское тельце, нашептывая новорожденной что-то на ухо. Эру встал рядом с ними.

– Она жива, – сказала ему Пироска, – но едва-едва. – Она пальцами показала насколько. – Совсем чуть-чуть. Ей было очень тяжело. Она чувствует, что долго не протянет.

Она положила младенца на руки Эру, и он посмотрел на искривленное, еле дышащее личико.

– Я схожу за овечьим молоком? – предложила Пироска.

– Нет, – ответил Эру. – На это нет времени. И нужды.

– Что ты хочешь сказать? – спросила я.

– Ночью мы похороним этого ребенка, – сказал он, глядя на меня, и я поняла, что все смотрят на меня: и Пироска, и Вано, и Эру.

– Что ты хочешь сказать? – повторила я. – Она может выжить. Если Пироска накормит ее, она…

Я повернулась к Пироске, она ответила на мой взгляд нежной сочувствующей улыбкой, как будто я была несмышленым ребенком. Вано, блестящий от пота в свете костра, тоже спокойно смотрел вперед. Никто из них не выглядел удивленным. Почему? Интересно, много ли они знали или подозревали до сегодняшнего вечера? Почему я одна, как обычно, не поняла, что происходит?

– Она может выжить, – сказала я, задыхаясь от разочарования.

– Она будет жить, – сказал Эру. – Она будет жить вечно.

– Что?

– Мы будем жить вечно, вместе. – Эру повернулся и посмотрел на девушку на кровати. – Теперь они моя семья. Мы с Ладой говорили об этом. Лада тоже этого хочет.

– Ты сделаешь их… такими, как мы? – спросила я, падая обратно на стул, но моих слов никто не услышал. Пироска и Вано смотрели, как Эру подошел к кровати и положил девочку на изгиб локтя спящей матери. Было непонятно, как они относятся к происходящему – они не произнесли ни слова, и по выражению их лиц тоже нельзя было ни о чем догадаться, на моем же лице, не сомневаюсь, отразился весь