Потешный полк - Денис Старый

хотел я первоначально Голицына отправлять в Китай. Думал, что он смог бы удачно справиться с подписанием вечного мира с Польшей. В иной же истории подписал, Киев сторговал. Хотя этот город и так был наш, по праву того, что заняли его, ну и по исторической справедливости. Сколько бы при этом поляки не спорили, что Киев — их исторический город.

Но тут упёрся Матвеев, не желающий видеть рядом с собой умного Голицына. Явно своих людей хочет продвигать, в том числе и в дела внешней политики.

Так что Голицын отправится в Китай. Полномочным представителем России. Естественно, после того, как получит ряд консультаций. От меня-то он уже их получил, пускай и в завуалированной форме. Но напомнить нужно. Я хотел встретиться еще раз, а после не единожды, с Софьей Алексеевной и Голицыным. Как минимум, нам нужно обсудить центр Просвещения.

А о том, что нужно делать русскому послу в Китае, я договорюсь с Матвеевым. Артамон Сергеевич — сложный человек и ни разу мне не друг. Более того, лично для меня он мог бы стать и врагом. Но вот в чём я уверен, так это в том, что Матвеев искренний сын своего Отечества. Так что если мы сделаем общее дело, то не вижу смысла ругаться по пустякам.

И в данном случае Голицын — есть тот самый пустяк. Ему бы только такое не брякнуть.

— А у нас что, великая война в Сибири али бунт? — всё-таки встрял Юрий Михайлович Долгоруков. — С чего посольство? Это же траты. И дары нужно и дорога.

— Там русская земля, земля государя нашего, — одёрнул Матвеев князя Долгорукова. — Оттого и много стрельцов ссылаем туда. Пущай службу сослужат добрую, а после и вернуть можем. Поиграем маньчжурам, и Сибирь не долга потерять, а там и башкирские степи и Урал.

Вот за такой спич боярина Матвеева я бы даже сказал ему спасибо. Но только в том случае, если бы Артамон Сергеевич не имел бы собственной выгоды, чтобы чуть подальше убрать государя, по крайней мере, на время. Но это же хорошо, когда даже низменные желания, но приводят к благостным решениям.

Когда Матвеев открыто за меня заступился, а после поддержал Ромодановский, Нарышкины смолчали, остальные бояре приняли всё без дополнительных обсуждений.

Выходил я из Грановитой палаты с чётким убеждением, что только что мне, прежде всего, Матвеев показал свою силу. Ведь могли бы и час, и два меня клевать, а потом и пересмотреть все решения. И это несмотря на то, что они уже были приняты в тот момент, когда я находился за дверью. Бояре могли поменять своё мнение.

Ну да и ладно. Артамон Сергеевич Матвеев, как и другие, ещё даже не подозревают, чем для них может аукнуться отсутствие государя. И то, что он не будет под пристальным их вниманием, а значит и не попадет под их влияние.

У меня же ещё больше развязываются руки. Так что будем учить государя и выжидать момент, когда мы… Очень рассчитываю на то, что именно «мы»… Когда мы Петром Алексеевичем вернёмся в Кремль. И будет государь у нас самодержцем.

На данном этапе истории я считаю, что такая форма правления, с таким государем, наиболее приемлема для России. Очень много чего предстоит развивать, а порой и менять. Характер нужен, энергия.

* * *

Даже по нынешним меркам всё Преображенское находилось ну очень близко к Москве. При желании можно было на хорошем коне утром отправиться в столицу, сделать там все свои дела и ближе к вечеру приехать обратно.

Но это моё видение расстояния. У людей, которые здесь, в этом времени родились и живут, намного отличается ощущение пространства. Тут уже и десять вёрст — расстояние немаленькое. А если передвигаться ещё и с медленным обозом, то как бы не половина дневного перехода.

Так что я на следующий день после решающего для следственной комиссии заседания Боярской думы, решил отправиться в небольшое путешествие сразу после утренних занятий с Петром Алексеевичем. Нужно же понимать, куда передислоцироваться придется.

К обеду уже на месте. Вдвоем с Никифором. Я бы с собой еще людей взял, ответственных за переезд царя. Но не было никого, кто бы сказал, как и куда селиться, с каких харчей питаться. Не царю, с ним-то все понятно — вон он, царский терем. А мне? А моему полку или хоть какой части его?

К Петру были приставлены люди, а я мог либо использовать ресурс Следственной комиссии, либо же заниматься всем сам. Скорее все же частью возложу роль «завхоза» на Никанора. Ну и на Игната. Пусть отрабатывает свое предательство. Землица-то уже имеется. А он так жаждал в ней поковыряться.

Места для дислокации целого полка здесь не было. Точнее сказать, оно-то было, но тогда государю и его приближённым, в том числе и мне, просто некуда было бы поселиться.

Из всех построек, которые имелись, конечно же выделялся добротный деревянный терем. Великолепный пример русского зодчества: резные окна, красиво уложенные брёвна, подбитые мхом для утепления. Терем был двухэтажным, и в нем, при желании, можно было бы расположить и школу. Да, для здания школы обозреваемая мной постройка была более чем хороша. Но кто же даст это сделать?

Были ещё строения. Неподалёку от терема стояли добротные избы. Такие небольшие коттеджи, если использовать образы из будущего. Рассчитывал один дом занять.

А вот для солдат не было ничего. Можно было ещё как-то попробовать приспособить одну из конюшен. Они тоже казались добротными сооружениями. И если там поставить хорошие печи, зонировать внутреннее пространство, то поселить можно было бы до двух сотен бойцов. Но и это строительство.

— Уже хоть что-то, — вслух сказал я.

— О чём ты, Егор Иванович? — спросил дядька Никанор.

— О том, что вот эту конюшню и вот этот склад можно было бы использовать под жилое для стрельцов, — ответил я.

Никанор покачал головой. Действительно, для многих стрельцов, которых я собирался с собой привезти, переезд в Преображенское выглядел резким изменением статуса в худшую сторону, наполненную нищетой.

В Москве стрельцы уже обжились: у них есть хорошие дома, у некоторых даже частично сложенные из камня. Так что недовольных будет много.

Ну да и я не хочу никого держать при себе. Не вижу никаких сложностей в том, чтобы создавать вовсе с нуля новое подразделение. В Преображенском, несколько вдали от боярских интриг, вполне можно было бы, прикрываясь волей государя Петра Алексеевича,