Частица тьмы - Тери Терри

«Я же говорила тебе, чтобы сидела дома! Пожалуйста, уходи, может быть, еще не слишком поздно».

Келли качает головой и говорит, что у нее иммунитет — интересно, откуда ей это известно? — и что она хочет помочь. А когда видит, что не убедила меня, добавляет, что это подтвердил Ксандер. Я не могу понять, откуда он знает, что у нее иммунитет, если Келли все время находилась здесь, в общине, месте, до вчерашнего дня не затронутом эпидемией. Но думать об этом сейчас я не могу. Ситуация требует абсолютной концентрации.

С помощью Беатрис и других выживших, близких и далеких, я продолжаю работу. Вхожу в контакт с одним из больных, затем с другим, вместе мы облегчаем их уход, но не можем спасти от смерти. Я служу проводником для других, и каждый раз, когда кто-то умирает, чувствую их смерть так явственно, словно умираю сама. Ком отчаяния растет в душе по мере того, как это происходит снова и снова, и с каждым разом все труднее заставлять себя пытаться помочь следующему. И каждый раз, соединяясь с другой душой, я погружаюсь в нее еще глубже, чем в предыдущий, стараясь найти то, что могло бы помочь.

Как насчет того сгустка темноты, который я ощутила внутри себя и который, возможно, защищает антивещество? У выживших он обнаруживается, но только он тщательно скрыт. Я начинаю искать его у умирающих и не нахожу.

Не по этой ли причине кто-то выживает, а кто-то умирает?

Нужно поискать его в другом выжившем. Я не решаюсь просить об этом Ксандера, поэтому спрашиваю Септу, могу ли войти в полный контакт с ней и посмотреть, имеется ли внутри нее этот сгусток. Она не понимает и не горит желанием, но, в конце концов, соглашается, если это может помочь хотя бы кому-то из ее людей.

Мы соединяемся. Во многих отношениях она не такая, какой кажется, но я стараюсь не видеть, не совать нос — не за этим я здесь. Глубоко внутри я, наконец, обнаруживаю искомое — сгусток тьмы, который ощущаю, но не вижу — стало быть, у нее он тоже есть. Это то, что делает нас выжившими… должно быть так. И то, чего нет у них.

Я оглядываю комнату: Келли тоже держит за руки больных. И хотя она не может облегчить их боль, как можем мы, это все равно помогает. Она по-прежнему выглядит вполне здоровой, и я молюсь, чтобы это оказалось правдой: что она невосприимчива, как и сказала.

И Ксандер подтвердил это? Но откуда он мог знать?

«Септа, как давно Келли живет здесь?»

«Что? Я не знаю. Около полугода».

«Не год?»

«Нет, не так долго. А почему ты спрашиваешь об этом? То, что ты нашла во мне, показывает тебе способ помочь моим людям? Так сделай это!»

Те, кто остался — больные, умирающие — я проверяю их всех. Ни у кого из них нет этого сгустка тьмы внутри. Они все умрут, и я не в состоянии это предотвратить.

Перси одна из последних заболевших. Глаза у нее широко открыты, полны страха и боли. Я опускаюсь на колени рядом с ее лежаком и беру за руку. Она крепко сжимает мою ладонь, и очередная волна боли накатывает на нее.

— Помоги мне, — шепчет она, — пожалуйста.

Септа тоже здесь, и каким бы ни было ее отношение к девушке, в глазах ее плещутся жалость и злость, рожденные нашим бессилием. Мои силы уже на исходе, но я не могу позволить ей умереть в таких муках. Как много раз до этого, я соединяюсь с Перси, ныряю в сердцевину ее боли и прошу Беатрис и других защитить меня от нее, насколько возможно, чтобы посмотреть поглубже, повнимательнее..

Внутри Перси нет сгустка тьмы. Я уже проверяла раньше, поэтому знаю, и все же…

Откуда он берется? Он уже есть у тех, кто выживет, или образуется в процессе?

И если образуется, то как?

Все в наших телах создается путем считывания отрезка ДНК или РНК — в основном производится читаемая копия гена, а затем преобразуется РНК для создания протеина. И хотя каждая клетка нашего организма образована из носителей всей нашей генетической информации в ДНК, гены не всегда активны — так из волос не вырастает кость, а из кости не растет волос, — клетки дифференцированы. Но эта болезнь разрушает данный процесс. Инфицированные клетки вынуждены перепроизводить новый протеин до тех пор, пока он не убивает их.

Может ли то, что спасло меня и других выживших, находиться глубоко внутри генетического кода? Мы ведь тоже заболели, поэтому этого не могло быть в нас изначально, но, может быть, его активировала болезнь?

Я теперь так глубоко внутри Перси, что даже несмотря на защиту других выживших, ее боль лишает меня возможности думать. Но я продолжаю попытки найти что-нибудь, хоть что-то, что отличает мою ДНК от ее…

Может ли это быть… здесь? Эти повторяющиеся последовательности ДНК во мне. Мусорные ДНК, так называют это генетики. Мусорные, потому что они не кодируют последовательность белков. Какую они выполняют функцию, тоже ясно не до конца. У нас обеих большое количество повторяющихся отрезков мусорных ДНК, но некоторые отрезки совершенно разные.

Не в этом ли дело? Чтобы окончательно убедиться, нужно сравнить ДНК большего количества заболевших и выживших… Но если так, можно ли изменить это в ней, как я изменила структуру своих волос, сменить направление болезни?

Слишком поздно. Перси умирает.

Перси умерла последней. За один день погибла вся наша община, за исключением троих, которые не заболели. Должно быть, у них иммунитет. Кроме них остались я, Септа, Келли и Ксандер.

Септа, которая так долго заправляла всей жизнью общины, похоже, теряет самоконтроль.

«Ты заметила, кого он отослал вместе с Беатрис? — шепчет она у меня в голове. — Своих любимчиков. Тех, которых хотел спасти».

«Что?»

«Те, что ушли с Беатрис и Еленой, — все его любимчики. Отправленные в безопасное место. А бедняжка Перси даже не была одной из них».

— Септа, моя дорогая, — говорит Ксандер и протягивает руки. Дрожа, она идет в его объятия. Беспокойные мысли утихают.

Келли идет к Анне, и люди, которые живут ниже, приходят помочь нам. Те, кто обслуживал нас — у кого иммунитет, — теперь очень сильно превосходят нас в численном отношении. Как это отразится на порядке вещей?

Для мертвых