Осколки протокола. Суррогат реальности - Юрий Александрович Уленгов

словно намереваясь раздавить пару остолопов, осмелившихся забрести сюда, все поверхности покрывали органические наросты: серо-коричневая биомасса, поверх которой светилась зеленоватая слизь сетников, перемешиваясь со следами жизнедеятельности гексаподов. Убийственно ошеломительный коктейль, мать его… Воняло невыносимо — концентрированная гниль, едкая химия, разлагающаяся органика. Под ногами хлюпало что-то липкое и мерзкое. Я старался не думать о том, что это может быть.

Мы шли медленно и осторожно, стараясь не издавать лишних звуков. Впрочем, наши шаги тонули в пульсирующих механических звуках, доносящихся откуда-то спереди. Как будто там работали огромные насосы или что-то такое. Гудели трубы вдоль стен, что-то шипело и щелкало — не все системы здесь умерли. Каждые пару десятков метров сбоку мелькали ниши. В них — вертикальные лестницы, наборы скоб, вмонтированных в стену и ведущих куда-то вверх. Несмотря на то, что на нас никто не пытался броситься, я немного нервничал: в тесном коридоре деваться было некуда, и если спереди откуда-то спереди покажутся твари — только принимать бой. А я бы предпочел иметь в запасе какой-нибудь резервный вариант.

Впереди показался проем — большой, темный, ведущий в огромное помещение. И, кажется, звуки доносились именно оттуда.

— Шеф, — ожил в голове симба, — регистрирую множественные биосигнатуры впереди. Дистанция пятьдесят метров. Плотная концентрация сигналов в одном месте. Больше нескольких десятков.

Я тронул Рокота за плечо, тот остановился и вопросительно посмотрел на меня.

— Что с сигналом? — спросил я товарища. Тот достал из подсумка планшет и показал мне.

— Рядом совсем. Метров пятьдесят.

Я хмыкнул. Ну, кто бы сомневался.

— Там, впереди, целая армия, — прошептал я. — В лоб ломиться нельзя, нас порвут.

— Твои предложения?

— Нужно поискать какой-то другой проход. Вентиляция или что-то вроде. Осмотреться. И только потом уже принимать решение.

— Согласен, — Рокот кивнул. — И где мы будем искать этот проход?

Я задумался.

— Лестницы, — я показал назад. — Нужно проверить, куда они ведут.

Рокот несколько секунд подумал, потом тряхнул головой.

— Годится. А если не найдем?

— А если не найдем — тогда будем думать дальше, — пожал я плечами.

Тот лишь вздохнул.

— Ну, похоже на план. Пошли, поищем эту твою лестницу…

Я еще раз бросил взгляд на тактическую карту и мы заспешили назад.

* * *

— Святое дерьмо… — пробормотал Рокот, глядя вниз. И я был с ним практически согласен. Практически — потому что ничего святого в этом дерьме не было.

Мы лежали на полу технической галереи, опоясывающей огромный зал, и пытались осознать открывшуюся нам картину.

Зал внизу не то, чтоб поражал размерами, но, как минимум, давал понять, почему при формулировке задания Эдем охарактеризовал это место, как фабрику, а не как лабораторию, например. Потому что это и была фабрика. И мы сейчас смотрели на огромный цех, в котором кипела мрачная деятельность.

Вдоль стен цеха рядами стояли биореакторы — те же цилиндрические камеры что мы видели раньше, только крупнее. Метров десять высотой каждая, диаметр — метров пять. Десятки камер. Может сотня, если считать все что скрывалось в глубине зала.

Большинство разбиты, пусты, стекла выбиты, жидкость давно вытекла. Но многие работали. И их было достаточно, чтобы по-настоящему оценить масштаб адского производства. Жидкость внутри пузырилась, светилась тускло-зеленым, что-то шевелилось в глубине — силуэты неясные, органические.

К реакторам тянулись толстые трубы и пучки кабелей, рядом работали механизмы жизнеобеспечения — гудели, щелкали, пульсировали. Фабрика функционировала в автономном режиме. Кто ею управлял? Не знаю. Может быть, очередной спятивший модуль Эдема, может быть какие-то собственные внутренние алгоритмы… Впрочем, это не важно. Наша задача — сделать так, чтобы фабрика перестала работать, а не разгадать, кто ею управляет. Не до загадок.

По центру зала возвышался Центральный Узел сетников. И, по сравнению с ним, тот, что я уничтожил в метро, был детскими куличиком в песочнице на фоне Останкинской телебашни…

Огромная куча мусора — технологического и органического одновременно. Основание диаметром метров тридцать, вершина врастает в потолок. Хаотично воткнутые металлические балки, торчащие из кучи под самыми немыслимыми углами, провода, тросы, кабели, элементы пультов управления, части тел механоидов, слизь, паутина и пульсирующая, коричневая органика. И сетники, само собой. Много сетников.

Тварей было несколько сотен. Они ползали по потолку и стенам, плели свою мерзку паутину, ухаживали за коконами, тащили какие-то новые элементы, вплетаемые в Центральный узел… М-да. Тут даже без гексаподов забот не оберешься, а ведь эти твари тоже где-то здесь, рядом…

Коконы с пленниками, как водится, размещались у самого подножия импровизированного алтаря. Симба увеличил картинку, и я смог различить в переплетении нитей и органики тела в экзоброне. Отсюда сложно было понять, в сознании бойцы или нет, но то, что они живы — факт. Насколько я знал, трупы сетники в коконах не держат.

Я перевел взгляд на биореакторы.

В одном из них бурлили гексаподы — с десяток, уже вполне созревшие, размером с большую собаку. Плавали в жидкости, шевелились медленно, лениво. Почти готовы, мать их.

В другом — сетники. Недоразвитые еще, но уже узнаваемые — вытянутые конечности, искаженные тела… Этим до выхода еще долго — и слава богу. Нам и тех, что уже есть, с головой хватит.

Я перевел взгляд на третий биореактор, и прищурился, не веря глазам.

В третьем биореакторе были люди. Ну… Почти.

При всей схожести с людьми, силуэты в третьем биореакторе отличались… Неправильностью. Конечности непропорциональные — руки слишком длинные, ноги короткие. Лица уродливые, искаженные, с покатыми лбами и массивными челюстями. У кого-то — три руки, у кого-то вторая, рудиментарная голова…

М-да. Кажется, мы нашли, откуда берутся муты.

Пока я смотрел, один из реакторов вдруг ожил. Гудение усилилось, заработали невидимые насосы, жидкость внутри камеры забурлила, а потом ее уровень стал быстро падать, уходя куда-то в невидимые трубы. Через минуту резервуар опустел. Зашипела гидравлика, и резервуар раскрылся, выпуская наружу свое содержимое. Из его камеры начали выбираться изломанные силуэты. Муты. С десяток, наверное, или больше. Мужчины или женщины — не разобрать, фигуры искажены, изломаны… Они вылезали неуклюже, пошатываясь, падали на четвереньки, судорожно кашляли, исторгая из себя зеленоватую жидкость… Совсем как…

Совсем как я недавно.

Твою мать! Да это же клонярня! Точно такая же как в бункере у Плесецкого! Вот только там все все работало правильно, под контролем. Плесецкий выращивал идеальных клонов — здоровых, правильных, управляемых. Копии людей без изъянов. Материал для экспериментов и создания киборгов.

Здесь же биофабрика производила уродов.

Сошедшая с ума система штамповала монстров. И если сетникам и гексаподам, напрягшись, можно было придумать какое-то применение, то зачем оно воспроизводило мутов в промышленных масштабах,