Резиновая чума (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

class="p1">- Он короткий. На днях я увидел себя входящим в православный храм, в сопровождении какой-то четы. Эта чета меня туда и привела, хотя люди, насколько я помню, были крайне несимпатичные. А в храме - будочка с пожилым католическим священником, чисто выбритым, в берете. Приветливо приглашает рукой: мол, извольте, исповедуйтесь. Сидит там себе, закутанный в синюю с фиолетовым мантию, очень добрый. Я почесал мимо: что еще за дела. Походил внутри немного - все очень чуждое, непривлекательное. Тут мои сопровождающие ахают: оказывается, происходит какой-то праздник, и я должен был целовать небольшой крест, стоявший в стаканчике для карандашей, на столике. В стороне, сразу и не заметишь. И то, что я этого не сделал - очень плохо. Я быстренько, многократно прикладываюсь к этому кресту, а заодно и к некоему кулечку, который лежит рядом. Вот, вроде, и все. А сегодня всю ночь подтирал тряпкой лужицы рицина. Это яд. Но перед этим активно убивал этим рицином разные деревянные предметы: шкафы, секретеры, бюро. Насасывал в шприц и вкалывал. Сигнал опасности, как пить дать! - неожиданно взревел доктор ЛЬдин.

И ему сразу же поднесли.

После чего старший оперуполномоченный привел себя в полное портретное сходство с манекеном. Разве что расстегнул на кобуре ремешок. Манекен стоял в форме, а капитан, как нормальный опер, форму не носил - надевал в исключительных случаях. Вроде сегодняшнего.

Роман похлопал патолога по плечу.

- Предупрежден - значит, вооружен. Спасибо тебе, Льдин. Ты настоящий агент Купер. Тебе прямая дорога в кино.

- У меня свой сериал, ежедневно, - махнул рукой патолог. - Входное и выходное, проникающее и не проникающее. Групповое, единоличное или вообще не было...

...Опергруппа выехала затемно, остановилась под мостом. Поверху лениво прогромыхал грузовой состав, разгоняя свистками сумерки. С подобия храмовой колокольни уныло свисали два колокола. Народ кто спешил, кто шагал преувеличенно ровно. Здание корпорации играло рекламой, приглашало арендовать офис, но в окнах стояла темнота, ибо закончились и разминка, и разгрузка, и сам рабочий день.

Роман послушался Генерального и в ходе спарринга присматривался, от кого ему достается больше других. Ошибиться было трудно: Наташа старалась вовсю и вся взопрела.

У Романа это вызвало досаду.

Он недолюбливал таких женщин. Он хотел себе наташу с толстой косой до попы и чтобы варила борщ.

- Видел? - подмигнул в раздевалке Снежан. - Ты не смотри, что баба. Я потому и деру резиновую... Но это не для протокола, капитан.

- Учту, - кивнул Роман, поглаживая пуговку на кобуре.

Они покинули зал последними. Надо было унести оперов манекен и спрятать за грудой строительного лома.

- Сколько раз я говорил Мудроченко убрать это безобразие! - покачал головой Генеральный. - Ну что был за человек! Впрочем, молчу. Он мертв, а потому о нем - ни звука.

Роман придирчиво осматривался.

- А вахта?

- Вы видели вахту? Когда мы сдавали ключ, вахта уже находилась при последнем издыхании. В скором времени она будет уволена.

...В кукольный театр-подвал они вернулись незамеченными. Там стояли и тупо смотрели перед собой Ронзин, Соломенида Федоровна, Наташа, Снежан, Блоу, Паульс, Игорь Сергеевич и сам Роман Мельников.

- Да, вошли вы в расход, - посочувствовал Роман.

- Ерунда, - отозвался Генеральный. - Я, господин детектив, отобьюсь. Все окупится, все оправдается... - Он огляделся по сторонам в поисках посторонних. Таковых не нашлось. Вахтер сопел и храпел в своей будке, и его вообще не было видно. Проходя мимо, Роман и Романов заметили, что он сидит, уткнувшись лицом в книгу проводов и встреч.

- Ну, взяли?

Роману было чуть странно приобнять себя самого и свалить за груду металлолома. Что-то в этом было знаковое, напоминавшее дурную примету. Он поймал себя на желании поменяться с куклой местами.

- Я думаю, нынче не случится ничего выдающегося, - произнес Генеральный с подкупающей надеждой. Манекен был тяжел, и Снежан потирал ладони. - Формальность. Но будет заложен почин.

- Великий, - подхватил Роман. - Будем надеяться, что со временем он сведется к апрельским субботникам с песнями.

- Ну... - Снежан чуть помедлил, протянул оперу руку, заглянул в глаза. - Желаю удачи. - Мне, пожалуй, самое время уйти. Осваивайтесь. Постарайтесь не сопеть, у вас есть эта дурная привычка. Надеюсь, что завтра мы с утречка все вместе от души посмеемся. И даже устроим не мозговой штурм, а какое-нибудь мозговое расслабление. Ведь мы даже толком, по-христиански, не помянули погибших.

- Да, это непорядок, - признал Роман.

И остался один.

В подвале слабо светила длинная трескучая лампа, было сыро и холодно. Повсюду мерещились черти, впечатанные в отремонтированные стены. Забугорные дьяволы, явившиеся из конкретного католического ада в абстрактный православный.

При нем не было ни рации, ни телефона: все условились о режиме мертвой тишины, которая и наступила. А в мертвой тишине обязательно что-нибудь померещится. Роман припомнил предысторию: выставку Ужасов Петербурга, о которой ему рассказали Снежан и Наташа. Интересно, каково находиться там в одиночку, глубокой ночью? В компании с Распутиным и Дамой Пиковой Масти? Пожалуй, что не настолько неприятно, как среди этих, уже материализовавшихся бесов, которых ежедневно видишь ожившими.

Но, рассуждал Роман, по ночам неуютно, наверно, в любом музее, ибо всякий музей есть напоминание о смерти. Чтобы отвлечься, он принялся вспоминать, как однажды, будучи еще курсантом посетил Эрмитаж.

"А теперь в ресторан", - молвил он с облегчением, немного посидев в Галерее 1812 года, где ознакомился с благородными лицами и пересчитал ордена.

Это были светлые и теплые воспоминания, и они согревали в подвальной сырости.

Но Роман отвлекся от теплых воспоминаний, за сотню метров заслышав крадущиеся шаги. Казалось, что сырость покрывается ледяной коркой.

11

Он уже доподлинно знал, с кем увидится.

Старший оперуполномоченный капитан Мельников всегда предпочитал ходить на зверя лично и желательно - в одиночку. И в засаде. И чтобы под водочку. И водочки он действительно выпил, ибо идущему было прекрасно известно, что перед ним будет стоять не манекен, а настоящий Роман Мельников, имеющий право благоухать всем, чем ему вздумается.

Опер, не шевеля ни мускулом, неотрывно смотрел на череду бейсбольных бит в ожидании, когда преступная рука протянется к той самой, заветной, персональной. Но в этом он допустил просчет. Преступная рука не потянулась к бите, она простерлась к Роману и навела ему в узел милицейского галстука сверкающий пистолет. Роман понял, что достать своего он не успеет никак. Недостойно, однако, обнаруживать свою растерянность перед мерзавцем.

- Вы