Кощег - Светлана Алексеевна Кузнецова

Приходилось в гору подниматься, но усталости они пока не чувствовали, пусть и пробежали немало по полю. В теле поселилась легкость, голова слегка кружилась, весь мир казался ярче, запахи ощутимее, и были они приятными.

Кощег шел легко, слегка улыбался уголками губ, в волосах запутались цветы с полевыми травами, однако их не убирал. Время от времени он кидал по сторонам острый, словно у лучника взгляд, но не замечал опасности.

— А возвращаться той же дорогой придется? — Злата не успела себя остановить, вопрос вырвался сам собою.

Кощег помрачнел. Посмотрел на нее внимательно, чуть сощурившись, голову чуть к плечу склонив и тем неуловимо напомнив филина. Или ворона. Мысли о черной птице разбередили воспоминания о странном сне, и Злата слегка прикусила губу.

— Что? — спросила она. — Думаешь, возвращаться не придется? Убьет меня Кощей?

Он моргнул. Светлые глаза словно осветились изнутри.

— А вот на это мы еще посмотрим! — заявила она храбро. Вероятно, не столько для него, сколько себя.

— А ты уверена, что захочешь?.. — проронил он тихо и тотчас поднял руку, показав ладонь в беззвучной просьбе не перебивать. — Быть может, он не такой уж и злодей, как думают люди?

— Вот еще! Не был бы он злодеем…

— Что⁈ — перебил Кощег. — Позволил бы и дальше царю Горону похваляться и клеветать⁈

— Какое дело Кощею до россказней царей неумных? — процедила сквозь зубы Злата.

— Может, потому как именно царей? — Кощег вздохнул и отвел взгляд. — Не раздумывала еще почему Кощею все равно на сказки, проклятия, постоянные поминания как злодея лютого, в коем нет и не может быть ничего хорошего?

— Потому как таков и есть?

Кощег коротко рассмеялся, но вовсе не весело, а горько.

— Может и так. Мало кто из живущих в Яви стремится в Навь. Разумеется, все самое плохое Кощею приписывают. Это… само собой разумеется. Однако прямо связывая его со смертью, боясь, люди простые в собственных глазах силой его наделяют огромной, в сравнении с иными богами едва ли соизмеримой.

— А здесь какой-то царь немудрый, несмелый, с владениями, которые за день проехать можно… — Злата договаривать не стала ведь и без того ясно. — Так по-твоему, Кощег?

— Так, да не совсем. Будь царь только трусливым да глупым, никто б его не слушал. Однако не просто плащ его порфирового цвета.

— Ох, только ты не начинай об особенностях царской крови. Я ж только жабца забывать стала.

— Да при чем здесь кровь? — Кощег пнул камень, попавшийся под ногу. — Не в ней, а в договоре дело. Ведь неважно, кто царь. Сколько сказок по свету ходит, в которых невесть кто из деревеньки далекой, дураки всякие да лентяи, вдруг дивную силу обретшие, брали в жены царевен и сами на трон садились? Правда, до того побывав много где и кое-чего добыв, с кем только ни столкнувшись и ни побеседовав.

— Но то ж всего лишь сказки.

— Всего лишь⁈ — рассердился Кощег. — Да в них прямо говорится: неважно какого царь рода-племени, важно то, чего в голове у него заложено, способность на равных говорить, что с Солнцем и месяцем, что с лесовиком и зверями лесными, что… с богами и навцами. Это, а не родовитость Ивана-дурака царем делает.

— А у людей нынче не так.

— Глупость, алчность и трусость на троне не одного лишь царя губят. Если ничтожество такое еще и прочих подданных убедит в необходимости жить не по совести, а лишь бы жрать посытнее да закрома набивать, сочтены дни у такого царства.

Теперь уже Злата нахмурилась, а Кощег продолжал:

— Оттого и не народилось у Горона сыновей, чтобы не смог он своего преемника, похожего на отца и голосом и волосом, на трон посадить, позволить порушить царство окончательно. Так-то вся надежда на царевен. Авось, не все они с мужьями уедут.

— А коли нет?

— А коли нет, тебе, девица, Кощея благодарить, а не клясть следует.

— Это еще почему?

— Так именно он позволил тебе не стать коровой смирной, которой все равно кто и куда поведет: хоть к быку, хоть в забой. Разве не так? Скажешь, стала бы учить тебя ведьма лесная, оборотень да царский воевода, если бы не Кощей?

— Скажу, что сестры мои коровами так и не стали.

— И в том отнюдь не заслуга царя Горона и мамок-нянек, что прохода им не давали. Многое вы взяли не от отца, а от матери. Та же…

— Как договор исполнила, улетела из дворца серой лебедью, — Злата вздохнула. — Не пожелала по своей воле с батюшкой оставаться.

— О чем сказать и требовалось, — Кощег потер переносье, на мгновение глаза прикрыв. — Никто из сестер твоих не сумели бы не только дойти сюда, ночь в чаще провести и не быть съеденными или ядовитым цветком отравленными. А ты аж почти к замку пришла.

— С проводником.

Кощег качнул головой.

— Неважно это. И сама добралась бы, пусть и не столь быстро. А это означает, верно Кощей поступил. Значит, есть еще и сила, и решимость в людях русских, не угасла в них искра Рода. Значит, и Кощею можно дальше пост свой нести, — последнее произнес он одними губами, почти неслышно, но Злата и так поняла. — Что же касается пути обратного… Ты знаешь хоть одну сказку, в которой герою приходится по следам своим назад воротиться?

Злата покачала головой.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— Я всегда думала, так происходит из-за того, что герой иным становится на пути этом. Он уже преодолел свои прошлые страхи, но сейчас-то мы не в сказке.

— Как знать…

— Кощег…

— Не скажу ничего более. Сама решишь, когда дотопаем.

Злата пожала плечами и приставать с дальнейшими расспросами не стала. Действительно сама решит.

Поле давно осталось позади, вот и подъем прекратился, они вступили в горное ущелье.

— Здесь нужно вести себя тихо, — предупредил Кощег едва слышно.

— Я умею вести себя в горах, — так же шепотом ответила Злата.

— Не сомневаюсь, только опасаюсь вовсе не обвалов.

Он кивнул вверх, и Злата вовремя прикусила ладонь, чтобы не ахнуть. Она полагала, солнце заслонила туча, но оказалось, то была стая каких-то крылатых существ.

— Птицы?..

— Угу, — фыркнул Кощег, —