Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

– А ты бы, конечно, отказался от такой возможности. Ассистировать профессору Вернону, пока он учит будущих гениев, – представляешь? Рай на земле!

Поле зрения сдвигается: Доджер сползает с кровати и начинает рыться в одежде, сваленной на захламленном полу.

– Хотя, пожалуй, тебя бы это не соблазнило.

– Конкретно это нет, но если бы дело касалось языков… Я тебя понимаю. Просто мне хочется, чтобы ты при этом еще и высыпалась.

– Кто бы говорил, мамочка.

С тех пор как они снова стали общаться – поклявшись не разрывать контакт ни при каких обстоятельствах, за исключением комы, смерти или зубрежки накануне экзамена, – они прекрасно научились одеваться не глядя. В спальнях у них нет зеркал. Роджер предвидит, что в универе это может стать проблемой. В общагах почти наверняка будут зеркала на дверцах шкафов, или соседи по комнате захотят повесить их на стену. Ближе к делу они с этим как-нибудь разберутся. Конечно, если оба переживут последний год школы, что кажется одновременно и абсолютно вероятным, и совершенно невозможным.

Для кота, который полжизни провел в приюте, клетка – единственная реальность. Он не представляет, что однажды его могут забрать. Роджер считает, что школа похожа на такую клетку. Да, здесь учат, и он это ценит, и ценит время, усилия и заботу, которые взрослые тратят на то, чтобы вбить знания в его черепушку. Он знает, что их работа не самая легкая, учитывая набор обязательных предметов, который им приходится каждый день расстилать перед своими учениками. Он был бы лучшим выпускником, если бы не физкультура, которая испортила ему средний балл – не настолько, чтобы окончательно утопить, но все же достаточно, чтобы двое опередили его в общем рейтинге. Одна из них – Элисон, и это хоть как-то его успокаивает.

Доджер отделалась легче. У нее в Калифорнии после девятого класса можно было выбрать аэробику или плавание, так что ей не пришлось участвовать в ужасных командных играх и бегать на длинную дистанцию. Она не слишком хорошо сдала национальный стандарт физподготовки, но кто вообще сдает его хорошо? Только качки и те, у кого интеллект от рождения в каких угодно частях тела, только не в мозгах. Он не может винить их за то, что они сбили кривую распределения оценок, – он сам сбивает ее на доброй половине уроков. Но это не значит, что он не может чуточку злиться.

– Какие планы на сегодня? – Роджеру опять хочется курить. Но Доджер бесится, когда он курит, находясь у нее в голове. Она говорит, что, пусть даже она не чувствует ни запаха, ни вкуса, грубо навязывать другим свои дурные привычки. Он вполне может подождать пять минут до конца утренней связи. Дружба важнее. Она возникла задолго до этой дурной привычки и, он надеется, будет оставаться частью его жизни еще долгие годы после того, как он решит отбросить никотиновую зависимость, как ненужный костыль.

– Занятия, опять занятия, домашка, а потом шахматы в YMCA[10], – отвечает Доджер.

Она идет в ванную по знакомому небольшому проходу. Родители уже привыкли к тому, что все ее бытовые хлопоты сопровождаются бормотанием; когда однажды они не выдержали и спросили, почему она разговаривает сама с собой, Доджер, улыбнувшись, беспечно ответила, что пытается вывести особенно заковыристые формулы. Иногда они пытаются на нее надавить, и тогда она начинает вслух сыпать числами и математическими понятиями, и они сдаются. Роджер каждый раз жалеет, что у него нет под рукой попкорна.

– У меня занятие с детьми из средней школы, которые хотят научиться играть в шахматы, и это пригодится для поступления.

– Я думал, ты собираешься поступать в Стэнфорд.

Она пожимает плечами и тянется за расческой; в зеркале над раковиной отражается ее лицо. У нее все еще стрижка «под пажа» – как в тот день, когда он увидел ее на шахматном турнире: достаточно короткая прическа, чтобы не морочиться с уходом за волосами, и достаточно длинная, чтобы люди не забывали, что она девочка. Не то чтобы в этом была необходимость: он ни разу за ней не подглядывал, но она теперь взрослая девушка, как он – взрослый парень. Она может сколько угодно носить бесформенные свитера и рваные джинсы, но женские формы не скроешь.

– Если я пойду в Стэнфорд, я так и останусь дочкой профессора Чезвича, – отвечает она, нещадно расчесывая волосы. Роджер сочувственно морщится, хоть и не чувствуя, но угадывая ее боль. – И еще я всегда буду гениальной девочкой, которая не захотела закончить школу раньше. Здесь таких не особенно любят. Хоть сто раз скажи: «Для социального развития мне необходимо находиться среди сверстников», – их волнует только то, что я могла бы уже быть на полпути к получению степени.

– Извини, – говорит Роджер.

– Да ладно. – Доджер бросает расческу в корзину, достает зубную щетку и выдавливает на нее мятную пасту. – Твои родители не позволили тебе уйти из старших классов, и это правильно. Нам обоим нужно было больше времени, а ты бы еще слишком сильно скучал по Элисон, если бы вам пришлось расстаться до того, как закончилась влюбленность. Теперь ты рассказывай, чем сегодня займешься, мне надо чистить зубы.

Она засовывает щетку в рот прежде, чем он успевает возразить, что все еще влюблен в Элисон, но, хотя сейчас его очередь говорить, он молчит. Потому что Доджер права. Когда они с Элисон расстанутся, он точно не станет плакать. А год назад – мог бы. А еще год назад это был бы конец света. Все меняется.

– Занятиями, – начинает он. – На завтра не должно быть много домашки, а ту, что будет, я могу закончить к пяти. Вернее, должен закончить к пяти, потому что папа возьмет меня с собой на футбол.

Доджер вопросительно мычит, не вынимая изо рта зубной щетки. Роджер улыбается.

– «Ред Сокс» против «Джайентс», – отвечает он. – Наши против ваших. Думаю, мы наконец точно узнаем, кто лучше, а, девочка из Калифорнии? Непременно пришлю извинительный букет, когда мы втопчем вас в грязь.

Она сплевывает, прополаскивает рот и чинно произносит:

– Сперва тебе придется узнать, где я живу. Так что придумай угрозу получше.

Роджер колеблется.

– Ну, ты можешь дать мне свой адрес, – наконец говорит он.

– Неа, – отвечает Доджер. – Попробуй еще раз.

С того шахматного турнира они будто поменялись ролями. Теперь Роджер предлагал ей свой домашний адрес, телефонный номер, даже номер почтового ящика, арендованного на деньги, сэкономленные с тех, что давали ему на еду, – лишь бы у нее была возможность связаться с ним не только вот так: когда ее голос шепчет у него в голове, а