Лекарь в мире ЗОМБИ 6 - Сергей Леонидович Орлов

кожи, которого касались её пальцы, вспыхивал огнём — странное ощущение для человека, который почти перестал что-либо чувствовать. Подушечки пальцев, огрубевшие от постоянных тренировок с оружием и боёв, оставляли на моей коже ощущение наждачной бумаги — болезненное, но каким-то извращенным образом приятное. Каждое движение ощущалось как клеймо, выжигаемое на плоти раскалённым железом.

— Не смей уходить, — её голос звучал прямо у моего уха, настолько близко, что горячее дыхание обжигало мочку и шею. — Не смей, слышишь меня? Только попробуй, и я найду тебя даже на том свете. Не смей!

Она рывком стянула с меня футболку. Я даже не пытался сопротивляться. Какой в этом смысл? Я просто позволял ей делать всё, что придёт в голову, потому что физический контакт — даже такой, на грани боли — требовал неизмеримо меньше душевных усилий, чем любые попытки объяснить то, чего я сам едва понимал.

Её губы обрушились на мои — жёстко, почти жестоко, без тени нежности или тепла. Это был не поцелуй любви, а отчаянная попытка достучаться, пробить стену, прорваться через барьер онемения. Она прикусила мою нижнюю губу, сильно, почти до крови, и металлический привкус во рту усилился. Её тело вжалось в моё — раскалённое, твёрдое от напряжённых мышц, вибрирующее от еле сдерживаемой энергии. Я физически ощущал мощь Танка, клокочущую прямо под поверхностью, готовую в любой момент вырваться наружу и сокрушить всё на своём пути.

Внезапным движением она толкнула меня на кровать, и я упал спиной на смятые, несвежие простыни. Старые пружины жалобно скрипнули, принимая двойной вес наших тел. Диана нависла надо мной — колени по обе стороны моих бёдер, руки, как стальные тиски, прижимают плечи к матрасу. В полутьме её глаза казались почти чёрными, блестящими, как у дикого животного, с каким-то лихорадочным внутренним огнём. Волосы растрепались, падая на лицо беспорядочными прядями, которые она даже не пыталась убрать. Дыхание сбивалось, вырывалось из груди короткими, рваными хрипами, а грудная клетка часто вздымалась под тонкой тканью майки.

— Посмотри на меня, — она обхватила моё лицо ладонями, заставляя смотреть прямо в её глаза, не отворачиваться, не прятаться. Пальцы впивались в скулы и щёки с такой силой, что я физически ощущал, как кости черепа слегка прогибаются под давлением. — Посмотри мне в глаза, Макар. Сейчас же.

Я подчинился этому требованию, впервые за долгое время встретившись с ней взглядом без отстранённой маски. И увидел в глубине её зрачков целую вселенную эмоций — первобытный животный страх, слепую безудержную ярость, бездонное всепоглощающее отчаяние. И за всем этим мутным потоком — что-то ещё, глубже, сокровеннее, отчаяннее. То, от чего внутри моей груди впервые за много часов дёрнулась последняя живая струна.

Одним резким, почти яростным движением она стянула свою майку через голову и отбросила в угол комнаты. Высокая, идеальной формы грудь с маленькими, твёрдыми от возбуждения сосками выглядела вызывающе прекрасной даже в этом полумраке. Ни капли искусственности — только чистая, дикая красота, не утратившая совершенства даже после всего пережитого ада.

Каждый изгиб и линия её тела отливали тёплой бронзой в полутьме. Я видел, как под этой гладкой поверхностью перекатываются мышцы — напряжённые, готовые к мгновенному действию. Не мягкая женственность из журналов прошлого, а хищная, стальная мощь идеального бойца, просто облачённая в изящную, обманчиво-хрупкую оболочку.

Наши тела столкнулись как два скоростных поезда на встречных путях. Ни намёка на нежность или ласку — только отчаянная, болезненная потребность преодолеть разделяющее нас расстояние. Её колено решительно, почти грубо раздвинуло мои ноги, руки с нечеловеческой силой впились в плечи, оставляя синяки, которые проявятся позже. Мы оказались буквально лицом к лицу, настолько близко, что я чувствовал каждый её выдох на своих губах, видел мельчайшие морщинки в уголках глаз, расширенные до предела зрачки, в которых плескалось что-то первобытное и дикое.

С хирургической безжалостностью и точностью она избавила меня от остатков одежды — рывками, рванными движениями, не заботясь о комфорте или сохранности ткани. Молния джинсов треснула, не выдержав напора, ремень оказался отброшен в угол комнаты. Её собственные штаны и бельё полетели следом, оставляя нас в первозданном, звериной состоянии. Буквально через минуту не осталось ничего, кроме обнажённой кожи, прерывистого, тяжёлого дыхания и практически осязаемого напряжения, висящего в воздухе как грозовой заряд перед бурей.

Диана не стала тратить время на осторожные прикосновения. Она резко толкнула меня обратно на подушки и начала спускаться вниз по моему телу, оставляя на груди и животе цепочку укусов. Каждое прикосновение зубами к коже было выверено с идеальной точностью — ровно настолько, чтобы завтра увидеть следы, но не причинить настоящего вреда.

Опустившись ниже, она подняла взгляд, встретившись со мной глазами. В полумраке её зрачки казались огромными, поглотившими радужку. В них читался вызов, требование, отчаянная решимость.

Не разрывая зрительного контакта, она провела языком медленную линию снизу вверх, а затем обхватила член своими пухлыми губами. Мышцы непроизвольно напряглись, дыхание сбилось. Скорее от неожиданности, чем от удовольствия — контраст между горячим дыханием и прохладным воздухом комнаты создавал странное ощущение уязвимости.

Её движения не были нежной лаской. Каждое — яростное заявление права, последняя отчаянная попытка вытащить из меня что-то живое, человеческое. Пальцы с нечеловеческой силой сжали мои бёдра, фиксируя на месте так, что невозможно было пошевелиться.

Я запустил руку в её волосы, сжал сильнее необходимого, почти до боли. Вместо возражения или недовольства она лишь издала приглушённый звук где-то на грани между рычанием и стоном. Её язык прошёлся по самым чувствительным местам, проделав влажную дорожку с мучительной медлительностью. Вместо того, чтобы отстраниться, она только усилила напор, задавая более агрессивный, почти болезненный ритм.

Горячие губы и язык скользили с почти хищной настойчивостью, создавая острый, почти электрический контраст с прохладой комнаты. Каждое движение говорило яснее любых слов: она хотела вырвать, выцарапать из меня отклик — любой, пусть даже через боль и почти насилие.

На короткое, ошеломляющее мгновение плотная пелена онемения вдруг истончилась, прорвалась — и сквозь неё пробилось нечто настоящее, живое. Вспышка ощущения, яркая и острая, как лезвие под рёбрами. Такая внезапная, что даже голоса мёртвых в моей голове на секунду замолчали, будто испуганные этим непрошеным всплеском жизни.

Диана почувствовала эту перемену и её движения тут же изменились. Она медленно отстранилась, но не полностью — продолжая дразнить языком, обводя каждый сантиметр и не выпуская член изо рта. Мягкие губы скользили вдоль ствола, а горячий язык кружил вокруг головки, посылая электрические импульсы вдоль позвоночника. Делала это не спеша, с каким-то почти хищным