Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

спокойной уверенностью воина, державшийся с достоинством, но без свиты. Представители Бывшей Римской Империи, Восточного каганата, даже кто-то из Северной Америки — Детройта, судя по эмблеме на лацкане пиджака.

Оркестр заиграл вальс. Я повернулся к Ярославе и с улыбкой протянул ей руку.

— Помнится, вы обещали мне танец, княжна.

— Лучше бы я сотню Бздыхов прикопала… — с мученическим вздохом ответила она. — Ты хоть понимаешь, что сейчас каждая сплетница в зале будет оценивать, достаточно ли ровно я держу спину?

— Пусть оценивают. Ты красивее их всех.

Аэромантка фыркнула, но я заметил, как чуть порозовели её скулы.

Она приняла мою ладонь, и мы вышли на паркет. Шёпот в зале усилился — я ловил обрывки краем уха: «Это Засекина?..», «Беглянка?..», «Шереметьев не простит…», «Смотрите, как она на него смотрит…».

Пусть смотрят. Пусть шепчутся.

Мы кружились под музыку, и я чувствовал тепло её ладони в моей, видел, как блестят её озорные глаза. И всё же, даже в этот момент я оставался настороже. Кто-то наблюдал за нами слишком внимательно — я засёк несколько взглядов, которые не отводились, когда я смотрел в ответ. Профессиональное внимание, не светское любопытство.

Музыка стихла. Мы остановились, и я отвёл Ярославу к колонне — взять бокал шампанского, перевести дух.

Вот тогда он и появился.

Князь Павел Никитич Шереметьев шёл через зал, как корабль через море — расступались все. За ним следовала небольшая свита: советники, охрана, прихлебатели. Сам он был высок, поджар, с седеющими висками и тонкими чертами лица. Холёные руки, безупречный фрак, перстень с гербом на пальце. Глаза — светло-серые, почти прозрачные, как лёд. Чем-то он напоминал мне охотничью гончую, вставшую на след. Ту, что будет охотно рвать и кролика, и человека. Только эта псина давно сожрала хозяина и теперь охотилась сама на себя…

Он остановился перед нами, и я почувствовал, как напряглась Ярослава рядом со мной.

— Ярослава Фёдоровна, — произнёс Шереметьев с улыбкой, в которой не было ни грамма тепла. — Не узнал вас в бальном платье. Привык видеть ваши фотографии в камуфляже наёмницы. Впрочем, камуфляж вам идёт даже больше — в нём вы хотя бы выглядите на своём месте.

Вокруг нас образовалось кольцо любопытных. Десятки свидетелей — именно то, на что он рассчитывал.

Шереметьев сделал паузу, окинув её оценивающим взглядом.

— Ваш батюшка тоже предпочитал решать всё мечом, а не словом. Импульсивность — семейная черта? Вот только импульсивность редко ведёт к долгой жизни. Увы.

Его голос стал тише, но я расслышал каждое слово:

— А ведь формально вы всё ещё находитесь в розыске. Награда за вашу голову действует до сих пор. Но здесь, на балу уважаемого князя Голицына, забудем о ней. Мы же цивилизованные люди, не так ли?

Глава 12

Василиса стояла у колонны, сжимая в руке бокал с шампанским, который уже успел нагреться от тепла её ладони. Слухи о том, что князь Голицын ищет жениха для своей дочери, разнеслись по московскому свету быстрее ветра, и теперь она пожинала плоды отцовских планов.

Очередной претендент, молодой боярин с ухоженными бакенбардами и томным взглядом, склонился перед ней в поклоне.

— Княжна, вы сияете ярче всех звёзд на небосводе, — промурлыкал он, протягивая руку. — Не окажете ли мне честь танцем?

«Я лучше в прорубь голой прыгну», — мысленно отметила Василиса. Вслух же она произнесла:

— Благодарю, но я устала. Возможно, позже.

Боярин отступил, явно разочарованный, но не решившийся настаивать. На его место тут же выдвинулся следующий — провинциальный дворянин с горящими глазами романтика, очарованного историей «беглой княжны». Он начал что-то говорить о судьбе и предназначении, но Василиса уже не слушала.

Полина Белозёрова, стоявшая рядом, наклонилась к её уху:

— Ещё один. Восьмой, если считать того толстяка с моноклем, который полчаса назад пригласил тебя на прогулку по оранжерее.

— Не напоминай, — процедила Василиса сквозь зубы, изображая вежливую улыбку для очередного поклонника.

Гидромантка хихикнула:

— А мне нравится. Ты как витрина в ювелирной лавке — все смотрят, но никто не может себе позволить.

— Полина!

— Что? Я просто констатирую факты.

Геомантка закатила глаза. Вечер превращался в пытку. Каждый подходивший к ней мужчина видел не Василису Голицыну — учёную, геоманта, человека с собственными мечтами и целями. Они видели дочь правителя Московского Бастиона, ключ к влиянию и ресурсам, выгодную партию. Их комплименты были пустыми, как скорлупа от орехов, а улыбки — заученными, словно танцевальные па.

Очередной претендент — сын какого-то промышленника с Урала, судя по гербу на лацкане — подошёл с букетом белых роз. Василиса приняла цветы с вежливой благодарностью и тут же передала их проходившему мимо лакею. Промышленник явно рассчитывал на другую реакцию.

— Княжна, я читал о вашем путешествии во Владимирское княжество, — начал он. — Какое приключение! Вы такая смелая…

— Благодарю.

— Я бы хотел пригласить вас…

— Боюсь, мой танцевальный лист уже полон.

Это была ложь, но Василиса устала от правды. Устала от этих взглядов — оценивающих, расчётливых, жадных, сластолюбивых. Устала от комплиментов, за которыми скрывались матримониальные планы их семей. Устала быть товаром на ярмарке невест.

Она отступила к окну, подальше от толпы. Полина последовала за ней, всё ещё посмеиваясь.

— Знаешь, если бы я не видела твоё лицо, решила бы, что тебе это нравится.

— Издеваешься?

— Немного. — Белозёрова пожала плечами. — Но признай, это лучше, чем когда тебя напрочь игнорируют.

Василиса хотела ответить что-то колкое, но в этот момент заметила приближающуюся фигуру — ещё один претендент, судя по направлению движения. Высокий, на голову выше большинства гостей, широкоплечий, со светлыми, почти льняными волосами, собранными в короткий хвост на затылке. Щетина на скуластом лице отливала золотом в свете люстр. Тот самый иностранец, которого она видела раньше среди гостей. Одет он был просто по меркам московского бала — тёмно-синий костюм без вышивки, серебряная застёжка в форме цветка — круглолистного колокольчика на вороте. Никаких орденов, никаких лент. Только массивный перстень на правой руке поблёскивал в свете люстр.

Она приготовилась к очередному потоку комплиментов, но мужчина остановился в паре шагов и просто спросил:

— Вы в порьядке, судариня? — сильный северный акцент превращал русские слова в нечто странное, но по-своему мелодичное. — Похоже, вас утомийли?

Василиса моргнула, встретившись с его глазами — светло-серыми, почти прозрачными, как зимнее небо над Балтикой. На левой скуле виднелся старый шрам, тонкий и побелевший от времени. Руки, свободно висящие вдоль корпуса, были руками воина — широкие ладони, мозолистые пальцы. Это было… неожиданно. Никаких комплиментов о её глазах, платье или родословной. Просто вопрос.