Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

— Я… да. Немного, — она нахмурилась, всё ещё ожидая подвоха. — А вы?..

— Сигурд, — представился он, чуть склонив голову. — Сигурд Эрикссон. Из Стокгольма.

Шведский Лесной Домен, — мысленно отметила Василиса. — Северное королевство, известное своими друидами и магией природы. Формально нейтральные, но давние торговые партнёры Великого Новгорода. Отец как-то упоминал, что шведы производят лучшее в мире Мировое Древо — редкий Пустодрев для создания мощных артефактов.

— Далеко вас занесло.

— Дипломатьическая миссия. — Он пожал плечами. — Отец хотел приехать сам, но дела не отпустили. Послал меня.

Что-то в его словах заставило Василису насторожиться. Отец? Послал? Она присмотрелась внимательнее — к осанке, к манере держаться, к перстню на пальце. Теперь она разглядела герб: серебряный олень с ветвистыми рогами на лазурном поле, окружённый венком из круглолистных колокольчиков. Королевский знак дома Эрикссонов. И вдруг поняла.

— Постойте. Эрикссон. Конунг Эрик…

— Мой отец, да, — подтвердил Сигурд без тени хвастовства, словно говорил о чём-то обыденном.

Василиса моргнула. Перед ней стоял наследник Шведского Лесного Домена, первый принц, и вёл себя так, будто это не имело никакого значения. Ни пышной свиты, ни демонстрации статуса, ни надменного взгляда сверху вниз.

— И как вам Москва? — спросила она, решив не заострять внимание на его происхождении — раз уж он сам этого не делал.

— Большая. — Сигурд чуть улыбнулся. — И тьёплая. Когда я уезжал из Стокгольма, там ещё лежал снег по колено и дул ветьер, который сбивает с ног.

— Звучит… бодряще.

— Мьягко сказано.

Они помолчали. Василиса ждала — сейчас он попросит о танце, или начнёт расспрашивать о её отце, или намекнёт на что-то ещё. Но скандинав просто кивнул ей.

— Отьдыхайте, судариня. Вечер длинный.

И ушёл. Просто развернулся и направился к группе иностранных гостей у дальней стены.

Василиса смотрела ему вслед, не веря собственным глазам. Никаких просьб о танце. Никаких записок. Никаких намёков на продолжение знакомства. Просто… человеческое участие?

Краем глаза она заметила, как две дамы у соседней колонны склонились друг к другу, прикрывшись веерами. Их взгляды метались между Василисой и удаляющейся спиной шведского принца. Одна из них что-то зашептала подруге, и обе уставились на Василису с плохо скрываемым любопытством. Отлично. К утру весь московский свет будет обсуждать, как наследник Шведского Домена подошёл к дочери Голицына и ушёл, не пригласив на танец. Интересно, какую версию они придумают — что он её отверг или что она оказалась слишком груба с ним?

Полина возникла рядом, словно из-под земли.

— Ну и ну, — протянула она, стреляя глазками в сторону удаляющегося шведа, а потом переводя взгляд на Василису. — А он ничего.

Тимур Черкасский, стоявший поблизости с бокалом в руке, едва заметно нахмурился. Полина перехватила его взгляд и тут же вцепилась в его локоть.

— Но ты, конечно, гораздо лучше, — торопливо добавила она, одаривая пироманта ослепительной улыбкой. — Он слишком… светленький. И этот акцент. Ужасно. Просто ужасно.

Тимур хмыкнул, но напряжение в его плечах заметно ослабло.

Геомантка же почувствовала, как щёки заливает румянец.

— Тебе показалось.

— Что именно? Что он симпатичный? Или что ты покраснела?

— Я не покраснела!

— Конечно, конечно. — Полина ухмыльнулась. — И вообще, он просто спросил, как ты себя чувствуешь. Ничего особенного.

— Именно.

— И ушёл, ничего не попросив.

— Да.

— Очень подозрительно, не находишь?

Василиса открыла рот, чтобы ответить что-то едкое, но в этот момент к ней подошёл один из слуг.

— Княжна, — он протянул ей сложенную записку на серебряном подносе. — Для вас.

Василиса взяла бумагу, развернула. Почерк был незнакомым — острый, уверенный, без завитушек.

«Малая библиотека, через четверть часа. Разговор приватный. Приходите одна».

Подписи не было.

— Что там? — Полина попыталась заглянуть через плечо.

Василиса сложила записку и спрятала в карман.

— Ничего важного, — соврала она, чувствуя, как сердце забилось чаще.

Кто-то хотел поговорить с ней наедине. Кто-то, не пожелавший назвать своё имя. Это могло быть что угодно — от очередного матримониального предложения до чего-то куда более опасного, но, по крайней мере, это выглядело любопытно.

Василиса посмотрела в сторону, где исчез Сигурд. Потом на записку в кармане. Потом на Полину, которая явно что-то подозревала.

Четверть часа. Малая библиотека.

Стоит ли предупредить об этом Прохора? Или просто проигнорировать?

Она примет решение позже. А пока — ещё один бокал шампанского и ещё один отвергнутый претендент.

* * *

Пальцы Ярославы похолодели. Она почувствовала это отчётливо — как кровь отхлынула от кончиков, как участился пульс, как по позвоночнику пробежала предательская дрожь. Десять лет. Десять проклятых лет она ждала этой встречи, готовилась к ней, представляла, как посмотрит в глаза убийце своего отца. В кошмарах Шереметьев всегда являлся чудовищем — огромным, демоническим, источающим тьму. Тем самым, из-за которого шестнадцатилетняя Ярослава пряталась за колонной, кусая кулак до крови, — не от страха за себя, а понимая, что любой звук отвлечёт отца и погубит его вернее любого клинка.

А сейчас перед ней стоял… просто человек. Высокий, поджарый, с холёными руками и ледяными глазами. Обычный человек из плоти и крови, который умрёт так же легко, как любой другой, если вонзить ему в горло острый осколок.

Ярослава посмотрела на бокал в своей руке. Хрупкое стекло, тонкая ножка. Один резкий удар о колонну — и в её ладони окажется идеальное оружие. Она успеет. Два шага, удар в яремную вену. Противник просто не успеет среагировать, выставив магический барьер. Кровь хлынет на белоснежную рубашку, и десять лет ожидания наконец-то закончатся.

Но вместе с этим закончится и всё остальное. «Северные Волки», которых она собирала по одному из таких же «выброшенных», как она сама. Люди, которые поверили в неё. Прохор, который…

«Ненависть — это цепь. Ты решаешь, кто её держит».

Слова Анфисы всплыли в памяти так отчётливо, словно менталистка стояла рядом и шептала их на ухо. Тогда, в кабинете угрюмской лечебницы, Ярослава впервые за годы позволила себе заплакать. Призналась, что боится стать чудовищем, как Степан Дроздов, который тоже жил местью и в итоге превратился в то, с чем боролся.

Шереметьев не стоил того, чтобы она становилась чудовищем. Не стоил «Северных Волков». Не стоил Прохора. Она убьёт его позже, не разрушив репутацию того, кого любит.

Княжна медленно выпрямила спину. Расправила плечи. Подняла подбородок так, как её учила мать — с достоинством, которое не нужно доказывать. Серо-голубые глаза встретились с прозрачно-серыми, и Ярослава с удивлением обнаружила, что страх исчез. Остался только холод.

— Князь Шереметьев, — произнесла она ровным голосом. — Вижу, годы не добавили вам ни чести, ни ума. Впрочем, откуда бы им взяться.