Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму - Константин Фрес

Герцогине показалось, что ее подкинуло вверх взрывной волной и она взлетела, откуда-то свысока глядя, как Густав в припадке ярости ухватил крысобоя огромной когтистой ручищей за горло и лупит им по тротуару, по мостовой перед домом, по хлипким мосткам через неглубокую канаву, в которой вода крепко схвачена магическим морозом.

И вдребезги разлетается все, и брусчатка, и доски, и серый грязный лед на луже, в которой Густав топит хрипящего крысобоя…

А потом оказалось, что она стоит, накрепко прижатая к стене дома, и Тристан собой закрывает ее от летящих обломков, прижимаясь к ней всем телом и склонив свою голову низко. Прямо к ее плечу.

И она обнимает его, вжимаясь в его грудь, стиснув пальцы на его одежде, почти впившись ногтями в его спину.

«Словно на пике наслаждения…»

Подумав так, она тотчас разжала руки и почти оттолкнула его, но тело его оказалось тяжело, как каменная плита, которую не так просто сдвинуть с места.

Он нехотя поднял голову, глаза его смеялись.

— Ну, все, все, — пробормотал он. — Все кончено. А вы смелая. Не ожидал от вас такой прыти. Я-то думал, вы придержите Густава, чтоб он защищал только вас. А вы сунулись в самое пекло.

Он практически лежал на ней. Распластав ее по стене, вжавшись в ее тело всем своим телом. Прижимаясь животом к ее животу. Дыша одним с нею воздухом. Из губ в губы. Почти касаясь лицами.

— Вы верно сказали, все кончено, — пробормотала она. — Отпустите…

Его руки нехотя разжались, он отстранился от нее, все так же улыбаясь.

— Готово, ваша милость, — подал кроткий голос Алекс. — Мы открыли эту чертову дверь.

Ни слова больше не говоря, не взглянув больше на герцогиню, Тристан прошел к разбитой в щепке двери, распахнутой, повисшей на одной петле.

Около нее сидел, неловко свесив свёрнутую голову, Флюгер. Кто-то из близнецов жестоко пошутил над ним, грубо согнул и увязал в узел его металлические руки и прихлопнул его котелок, отчего тот собрался в гармошку и коровьей лепешкой лежал на механической голове.

— Так мы все же войдем? — вежливо произнес Тристан, чуть поклонившись незадачливому дворецкому.

Глава 5. 7

Хозяин дома таился в коридоре сразу за отвоеванной прихожей. Это выяснил Алекс, отыскавший его в темном углу и пинком выгнавший его оттуда.

Под белоснежной сутаной молодого инквизитора, на ногах, обнаружились весьма крепкие сапоги, подкованные железом. Ими было удобно выносить дверь, да и раздавать инквизиторскую милость по задницам нерадивых тоже было очень неплохо.

Хозяин дома, тощий и невзрачный тип, он тычка Алекса свалился, едва не ткнувшись носом в пол перед Тристаном, и тот сделал небольшой шаг назад, словно опасаясь, что сейчас сопли и слюни этого странного господина окажутся на его обуви.

— О, старина Доба, — поздоровался Тристан весьма миролюбиво, как будто это не его сын только что оставил отпечаток своей подошвы на тощей заднице хозяина. — Что же вы не бережете ни охранников, ни питомцев? Зачем было давать такой неразумный приказ дворецкому — не пускать меня? Да еще и разговаривать со мной без должного почтения… К тому же, со мной дамы. Вы вынудили их не только наблюдать за безобразнейшей дракой, но еще и принять в ней горячее участие!

Доба зло сверкал глазами и не спешил с ответом. Алекс, увидев, что мерзавец не спешит с почтительными извинениями, склонился над ним и, ухватив за шкирку когтистой рукой, встряхнул как следует.

— Отвечай, мошенник, когда тебя вежливо спрашивает инквизитор, — негромко произнес Алекс. — Не то я распишу твою вонючую шкуру такими узорами, что мать родная не узнает.

Доба зашипел, когда серебряные когти Алекса впились ему в загривок, но поспешил ответить, хотя в голосе его не прибавилось ни тепла, ни почтения.

— Мне приказали вас не пускать, я и не пускаю, — проскрипел он.

— Вот как? Кто же это?

— Зелеными воротами воспользовалась особа, которой трудно сказать «нет», — уклончиво ответил Доба. — Охрана и питомцы не мои, собственно…

— Флюгер зато ваш. Кстати, вы же не против, что мы его немного попортили? Этот мерзавец угрожал нам, представляете? До чего докатились, какие-то жестянки ведут себя как…

Доба поспешно затряс головой так, что его обвисшие щеки забултыхались, как сизый холодец.

— Не против, — противным голосом ответил он. — Да и Флюгер тоже не мой, Ваша Светлость. Он из свиты того гостя. Ну, вы понимаете. Оставлен им сторожить вход.

— Так что, говорите, за особа вас посетила?

Доба покосился на благостно улыбающегося Алекса и после недолгого размышления справедливо решил, что врать не стоит.

— Косарь, — сказал он вполголоса.

— Что? — удивился Тристан. — Что за пошлость! Вы сейчас цену своим сведениям называете? Что-то дорого.

— Он говорит, — нетерпеливо перебила его герцогиня, — что здесь был Косарь. Трехногий Жак.

— Его Темнейшество, — подобострастно подтвердил Доба.

— А Косарь почему? — поинтересовался Тристан.

— Жак воображает себя наместником Смерти на земле, — неприязненно ответила герцогиня. — Косу использует и как оружие, и как костыль. Высокомерная насмешка над высшими силами… говорит, что Смерть никогда его не возьмет, потому что он сам и есть Смерть.

— И ведь не берет же! — желчно вступился Доба.

— Ничего, мы это исправим, — хмыкнул Тристан. — Укажи-ка мне, куда пошел этот красавец.

— Не могу, — ответил Доба. — Вы думаете, мне позволили бы подсматривать, в какую из дверей он вышел?!

— Ба! Вам не позволили? Кто же это посмел хозяйничать в вашем доме?

Доба затравленно оглянулся и доверительно зашептал:

— Старухи. Да, да, Косарь притащил с собой великих ведьм, старух! Мерзкие создания… вечно суют свои носы туда, куда их не просят, и командуют! Крысобои тоже их. И крысы. Это не моё, Ваша Светлость. Вы же знаете, что у меня сроду такого добра не было!

— Старухи-то зачем?

— Да кто ж его знает, — пожал тощими плечами Доба. — Но, думаю, чтобы никто не прошел вслед за ним? Охрана, самая верная в мире?

Его откровения были прерваны отвратительнейшим нудным старческим ворчанием.

Доба вздрогнул и втянул голову в плечи. Тристан, изобразив самую вежливую улыбку, на которую был способен, обернулся к скрипучей, старой лестнице, ведущей на второй этаж.

Старуха, что стояла на ступенях, была еще крепкой женщиной, с претензией на моложавость. Ее волосы были выкрашены в почти красный цвет и навиты, но как-то неряшливо. Лицо ее было желчно, холодно и жестоко.

Она ничем не отличалась бы от обычных старух, если б не плавающий вокруг ее ног фиолетовый туман. Он струился с ее пальцев, тайком лился из рукавов ее старого, потерявшего шик